Страниц: [1] 2 3 Следующая »
  Печать  
Автор Тема: Ловец во ржи (новый перевод)  (Прочитано 16265 раз)
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« : 25 Июня 2011, 21:08:58 »

Светлой памяти Джерри Сэлинджера посвящается этот перевод в Битловском ключе [в квадратных скобках приведены мои комментарии].
« Последнее редактирование: 25 Июня 2011, 21:16:39 от Сапфо » Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #1 : 25 Июня 2011, 21:09:57 »

Глава 1

Возможно, первое, что вам бы хотелось обо мне услышать - это где я родился, как прошло мое детство, чем занимались родители до моего рождения и так далее. Нечто подобное пишет Диккенс в своем романе "Давид Копперфильд". Но, по правде говоря, мне не хочется входить в такие подробности. Во-первых, я давно уже устал от этого, а во-вторых, мои родители заработают второй инфаркт, если я буду рассказывать об их личной жизни. Они же очень чувствительны по этому поводу - особенно отец. Я не говорю, что мои родители плохие - это прекрасные люди, но, тем не менее, они слишком чувствительны. Кроме того, я не буду полностью рассказывать вам свою биографию. Я расскажу только об одном глупом происшествии, которое случилось со мной в прошлое рождество - перед тем, как я переживал полный кризис и должен был вернуться домой и собраться с силами. Я имею в виду, что рассказал обо всем ДБ - это мой старший брат. Он работает в Голливуде. Это недалеко от нашей крохотной местности, и он практически каждый раз приезжает ко мне на выходные. Вполне возможно, что в следующем месяце он сам повезет меня домой. Он недавно купил себе машину, которая называется "ягуар". Эта маленькая английская штучка делает около 200 миль в час. Она стоит почти 4000 долларов. Теперь у него достаточно большой капитал, но он еще к этому не привык. Когда-то он был обычным писателем и всегда жил дома. Если вы никогда о нем не слышали, я могу сказать, что он написал потрясающую книжку коротких рассказов "Тайна золотой рыбки". Самый лучший из них так и называется - "Тайна золотой рыбки". Речь идет о малыше, который никому не показывает золотую рыбку, так как купил ее за свои деньги. Меня добивает то, что теперь ДБ полностью продался Голливуду. Дело в том, что я не люблю кинофильмы, и не надо говорить со мной на эту тему. Мне хочется начать свой рассказ с того дня, когда я покинул Пенси. Пенси - это подготовительная школа в Эгерстоне, штат Пенсильвания. Вы могли слышать о ней или хотя бы видели рекламу. Они рекламируют себя примерно в тысяче журналов, изображая прекрасного мальчика верхом на лошади, перескакивающего через забор - как будто в Пенси постоянно только и делают, что играют в поло. Я, например, никогда не видел лошадей в округе. А под рисунком, изображающим мальчика на лошади, всегда написано: "Начиная с 1888, мы переплавляем мальчиков в красивых и умных мужчин". Но даже птицам понятно, что в Пенси переплавляют не больше, чем в любой другой школе. Тем более что я там не знаю никого красивого или умного - кроме, может быть, только 2 мальчиков из множества. Но и они, кажется, были приезжими. В ту субботу была игра в футбол между Пенси и Саксон-Холлом. Игра с Саксон-Холлом должна была быть очень важна для Пенси - это была последняя игра года, и если бы старая Пенси не выиграла, можно было бы свободно покончить с собой. Я помню, что примерно в 3 часа дня я стоял на вершине холма Томсона рядом со старинной пушкой, которая использовалась еще в революционной войне за независимость. Оттуда можно было увидеть всё футбольное поле и обе команды, которые там дрались друг с другом. Жаркие трибуны, правда, оттуда нельзя было увидеть, но можно было услышать, как они кричат - страшно и пронзительно со стороны Пенси, так как там была практически вся школа, кроме меня; и слабо и устало со стороны Саксон-Холла, так как это была команда гостей, а они приводили с собой немногих. На футбольных играх никогда не было много девочек. Только те, которые постарше, могли привести девочек с собой. Это была страшная школа, независимо от того, как ее рассматривать. Мне бы хотелось быть там, где, по крайней мере, изредка можно встретить несколько девочек, даже если они только чешут руки, сморкают нос, просто хохочут и так далее. Чаще всего появлялась на играх Сельма Термер, дочь старого директора - но она была такая, по которой вряд ли сходят с ума. И все-таки она была самой настоящей красавицей. Однажды, когда мы ехали из Эгерстона в автобусе, я сидел рядом с ней, и у нас завязался разговор. Она мне очень понравилась. У нее был большой нос, покусанные до крови пальцы и искусственная грудь, но ее просто хотелось пожалеть. Мне больше всего понравилось то, что она не очень-то расхваливала своего отца - например, какой он большой начальник. Она ведь прекрасно знала, что он фальшивый и грубый человек, и никто его не уважает. Причина, по которой я стоял на вершине холма Томсона вместо того, чтобы смотреть игру внизу, была в том, что я недавно вернулся из Нью-Йорка с фехтовальной командой. Я был капитаном этой фехтовальной команды - а это уже много значит. Утром мы были в Нью-Йорке на фехтовальной встрече со школой Мак-Берни. Но эта встреча так и не состоялась. Я потерял в метро и шпаги, и всё остальное оборудование. Но моей вины в этом не было. Мне сказали всё время смотреть на карту, чтобы мы знали, где нужно выходить. Так что мы вернулись в Пенси в 2-30, а не к обеду. Когда мы ехали обратно в поезде, вся команда отвернулась от меня. И это было довольно-таки странно. Другой причиной, по которой я не мог смотреть игру внизу, было то, что я собирался попрощаться со Спенсером, старым учителем истории. Он заболел гриппом, и я считал, что вряд ли снова увижу его до начала каникул. Он написал мне письмо, в котором было сказано, что он хочет видеть меня, пока я не уехал домой. Он знал, что я больше не вернусь в Пенси. Я забыл сказать, что меня исключили оттуда. После окончания каникул мне не разрешили возвращаться, учитывая, что я провалил 4 экзамена и не могу применить себя буквально ни в чем. Меня постоянно предупреждали, чтобы я начал хотя бы в чем-нибудь себя применять - особенно в середине семестра, когда родители приезжали на конференцию со старым Термером - но я так ничего и не делал, поэтому меня и выгнали. Из Пенси выгоняют довольно часто. У Пенси очень хороший академический рейтинг - и это действительно так. Кроме того, уже наступил декабрь, и на вершине холма было холодно. А на мне, кроме тонкого пальто, больше ничего не было. Дело в том, что на прошлой неделе из моей комнаты кто-то украл шубу из верблюжьей шерсти с меховыми рукавицами в кармане. В Пенси полно негодяев. Редко кто из мальчиков принадлежал к богатой семье, но даже и среди них в основном были одни негодяи. И вообще, чем школа дороже, тем больше там негодяев - я не шучу. Вот так я и стоял возле этой старинной пушки, смотрел вниз на игру и мерз. Но я мало наблюдал за игрой. В основном, разумеется, я тратил всё это время на то, чтобы почувствовать, что я прощаюсь. Дело в том, что, когда я покидал школы или другие места, я даже не понимал, что покидаю их. А мне такое не нравится. Я не обращаю внимания на то, что прощаться плохо или грустно - но когда я покидаю то или иное место, мне хочется понять, что я его покидаю. А если я не понимаю этого, мне становится еще хуже. Но мне повезло. Вдруг я вспомнил то, что помогло мне понять, что я вынужден уехать отсюда. Я подумал о том, что когда-то - кажется, в октябре - я, Роберт Тишнер и Поль Кемпбелл играли с футбольным мячом, то есть просто подбрасывали и ловили его перед академическим зданием. Это были хорошие мальчики, особенно Тишнер. Это было как раз перед обедом, и уже начинало темнеть, но мы всё равно продолжали играть с мячом. Чем темнее становилось, тем хуже мы видели мяч - но нам не хотелось прекращать игру, и мы продолжали подбрасывать и ловить его. Но потом мы все-таки вынуждены были прекратить. Учитель биологии мистер Замбези высунул голову в окно академического здания и сказал, чтобы мы вернулись в общежитие и готовились к обеду. Когда я вспоминаю об этих событиях, я свободно могу попрощаться, если мне это нужно - по крайней мере, чаще всего так и бывает. Когда я подумал об этом, я свернул на другую сторону холма и побежал вниз, к дому старого мистера Спенсера. Он жил не на территории школы, а на авеню Энтони Вейн. Я добежал до главных ворот, а потом остановился - подождал, пока успокоится дыхание. По правде говоря, у меня нет никакой одышки. Просто я когда-то очень давно пробовал курить - но потом все-таки меня заставили бросить. Кроме того, я каждый год вырастаю на 6 с половиной дюймов. По этой причине я чуть не заболел туберкулезом и вынужден был вернуться домой, чтобы пройти всякие медосмотры. Но теперь я практически здоров. Поэтому, когда мое дыхание успокоилось, я побежал через 204 улицу. Там был страшный гололед, и я чуть не упал. Я даже не знаю, для чего я бежал - но мне просто так хотелось. Перейдя улицу, я почувствовал, что пропадаю. Это был очень странный день - холодный, без малейшего намека на солнце, и каждый раз, переходя дорогу, я чувствовал, что пропадаю. И вот, наконец, я быстро подошел к дому старого мистера Спенсера и нажал на кнопку звонка. У меня замерзли уши, и пальцы рук с трудом двигались. "Скорее, скорее!" - громко сказал я. - "Ну, откройте дверь, кто-нибудь!" Наконец, вышла старая миссис Спенсер и открыла мне дверь. Они не держали в доме никаких слуг - для этого у них было недостаточно капитала - так что они всегда открывали дверь сами. "Холден!" - сказала миссис Спенсер. - "Я так рада тебя видеть! Заходи, дорогой! Кажется, ты совсем замерз?" Она действительно была очень рада меня видеть. Я знаю, что она любила меня. По крайней мере, мне всегда так казалось. Я быстро зашел в дом. "Как вы поживаете, миссис Спенсер?" - спросил я. - "Как себя чувствует мистер Спенсер?" "Сначала сними пальто, дорогой", - сказала она, не слушая моего вопроса о самочувствии мистера Спенсера. Она вообще плохо слышала. Она повесила мое пальто в шкаф, а я поправил волосы руками. У меня волосы коротко подстрижены, и расчесывать их не нужно. "Как вы поживаете, миссис Спенсер?" - повторил я громче, чтобы она услышала меня. "Хорошо, Холден", - ответила она и закрыла дверь шкафа. - "А ты как?" По ее интонации я сразу понял, что старый мистер Спенсер уже рассказал ей, что меня выгнали. "Хорошо", - сказал я. - "А как себя чувствует мистер Спенсер? Уже его грипп прошел?" "Прошел, Холден! Он уже чувствует себя прекрасно. Сейчас он в своей комнате. Заходи, дорогой!"
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #2 : 25 Июня 2011, 21:11:01 »

Глава 2

У каждого из них была своя комната. Им обоим было уже за 70 или где-то около того. Но они постоянно поднимают шум по всякому поводу - а иногда даже и без повода. Конечно, об этом нехорошо говорить, но я не считаю, что это нехорошая черта. Дело в том, что я просто привык много думать о старом мистере Спенсере, но если я думаю о нем слишком много, то не понимаю, для чего же он все-таки живет. Это я в том смысле, что он уже совсем дряхлый, у него ужасно сутулая фигура, а когда он в классе у доски роняет кусок мела, то постоянно заставляет какого-нибудь мальчика из первого ряда встать, поднять этот мел и отдать ему. Я считаю, что это нехорошо с его стороны. Но если бы я думал о нем не так много, а гораздо меньше, то я бы сделал вывод, что сам по себе он не такой уж и плохой. Например, когда в воскресенье я с другими мальчиками пришел туда, он дал нам шоколад и показал старое поношенное одеяло, которое они с миссис Спенсер купили у одного индейца в Еллоустонском парке. Я могу сказать, что старый мистер Спенсер поднял большой шум из-за этой покупки. Я имею в виду, что любой старик, вроде мистера Спенсера, может поднять большой шум из-за покупки одеяла. Дверь в его комнату была открыта, но я все-таки постучался - просто из вежливости. Я увидел, что он сидит в большом кожаном кресле, закутанный в то одеяло, о котором я рассказывал. Он посмотрел на меня, когда я постучался. "Кто это?" - крикнул он. - "Коулфилд? Заходи, мальчик". За пределами класса он всегда кричал, и это постоянно действовало на нервы. Когда я вошел, я сразу пожалел об этом. Он читал ежемесячный журнал "Атлантис", вся комната была переполнена таблетками и другими лекарствами, и везде пахло каплями в нос. Это было ужасно. И все-таки я не очень-то боюсь больных. Но еще ужаснее было то, что старый мистер Спенсер носил эту свою мрачную сорочку, которая, вполне возможно, была постарше его самого. Мне вообще не нравится смотреть на стариков в пижамах или сорочках. При этом видна старческая морщинистая грудь и ноги. А старческие ноги, например, на пляже, всегда кажутся такими бледными и ободранными. "Здравствуйте, сэр", - сказал я. - "Я получил ваше письмо и очень благодарен вам за него". В этом письме он просил меня ненадолго остаться и попрощаться до начала каникул, учитывая, что я уже не вернусь. "Вам не нужно было этого делать. Я бы всё равно пришел попрощаться". "Садись сюда, мальчик", - сказал старый мистер Спенсер, имея в виду кровать. Я сел. "Как ваш грипп, сэр?" "Мой мальчик, если бы я чувствовал себя лучше, я бы вызвал врача", - ответил старый мистер Спенсер. Это поразило его. Он начал посмеиваться, как сумасшедший. Потом, наконец, он выпрямился и спросил: "Отчего ты не на игре? Я думал, что сегодня будет большая игра". "Будет, и есть. Но я недавно вернулся из Нью-Йорка с фехтовальной командой", - ответил я. А его кровать была каменная. Он сразу же стал очень серьезным. Я понял, что он имел в виду. "Так ты уезжаешь?" - спросил он. "Да, сэр, это правда". Он начал, как обычно, кивать головой. Я за всю свою жизнь еще ни разу никого не видел, чтобы кивали больше, чем старый мистер Спенсер. И неизвестно, отчего он так много кивал - о чем-то думал или просто оттого, что он был стариком, локти которого ничем не отличались от ослиных копыт. "Мальчик, что тебе сказал доктор Термер? Я понял, что у вас с ним был небольшой разговор". "Да, действительно был. Я думаю, что провел в его кабинете около 2 часов". "И что он тебе сказал?" "Он сказал, что жизнь очень похожа на игру, и что в нее нужно играть по определенным правилам. Он вообще хорошо говорит. Я имею в виду, что он никогда не сердится. Вы знаете, он просто рассказывал о том, что жизнь - это игра. Вот и всё". "Да, мальчик, жизнь - это игра, в которую нужно играть по определенным правилам". "Да, сэр, я это знаю". Клянусь, что это игра. С одной стороны, если участвуют только важные персоны, то это действительно игра - и я абсолютно уверен в этом. Но с другой стороны, если важных персон вообще нет, что же тогда будет? Ничего. Это уже не игра. "А доктор Термер уже написал твоим родителям?" спросил старый мистер Спенсер. "Он сказал, что напишет им в понедельник". "А ты-то сам как-нибудь пробовал с ними связаться?" "Нет, сэр, не пробовал, так как вечером в среду я уже буду дома и, возможно, встречу их". "А как они воспримут эту новость?" "Я думаю, что они просто рассердятся", - сказал я. - "И это правда. Я уже ходил в 4 разные школы". Я покачал головой. "Ну, да!" - сказал я. Я вообще очень часто качаю головой и говорю "ну, да" - частично из-за бедности моего лексикона, а частично оттого, что я чаще всего веду себя, как маленький ребенок. Вообще-то мне уже 16, скоро будет 17 - но я часто веду себя так, как будто мне не больше 13. И это тем более смешно, так как мой рост 6 футов и 2 с половиной дюйма, и я продолжаю расти. Кроме того, у меня с правой стороны головы есть небольшая проседь - некоторое количество седых волос. Это у меня с самого раннего детства. Но все-таки я еще и до сих пор часто веду себя так, как будто мне только 12. Все так говорят, особенно отец. И это правда, но не совсем. Люди обычно считают, что правда всегда бывает полной. Но я не обращаю на это внимания - только устаю, когда меня просят вести себя, как подобает в моем возрасте. Изредка я веду себя, как будто я старше, чем на самом деле - но этого никто не замечает. Люди вообще не замечают ничего. Старый мистер Спенсер снова начал кивать, а также чистить нос. Сначала он притворялся, что только жмет на него, но потом и в самом деле засунул туда свой большой палец. Наверно, он не считал, что это плохо, так как в комнате никого не было, кроме меня. Вообще-то, не очень приятно смотреть, как чистят нос, но мне всё равно. Потом он сказал: "Я имел удовольствие видеть твоих родителей несколько недель назад, когда у них был небольшой разговор с доктором Термером. Это великолепные люди". "Да, они прекрасные". Слово "великолепные" мне не нравится. Оно какое-то искусственное. Мне тошно его слышать. Вдруг старый мистер Спенсер посмотрел так, как будто он хотел сказать мне что-то хорошее, что-то острое, как гвоздь. Он уселся в кресло и повернулся. Но это была ложная тревога. Единственное, что он хотел сделать - это убрать журнал "Атлантис" с колен и бросить его мне на кровать. Но он промахнулся всего на пару дюймов. Тогда я встал, поднял журнал и сам положил его на кровать. И вдруг мне ни с того ни с сего захотелось выйти из комнаты - я почувствовал, что начинается очередная лекция. Я об этом долго не думал, но мне бы не хотелось одновременно быть на лекции, нюхать капли в нос, смотреть на старого мистера Спенсера в его пижаме и сорочке и так далее. И я действительно не мог этого выдержать и вскочил. "Мальчик, что с тобой случилось?" - спросил старый мистер Спенсер. Он говорил это неестественно жестко. - "Сколько экзаменов ты сдал в этом семестре?" "5, сэр". "5? А сколько ты провалил?" "4". Я немного подвинулся на кровати. Это была самая твердая из всех кроватей, на каких я только сидел. "Но зато английский я сдал хорошо", - сказал я, - "так как "Беовульфа" и "Лорда Рэндола" я учил еще в Вултонской школе. Я имею в виду, что никаких трудностей с английским у меня не было, кроме разве что только некоторых сочинений". Он даже не слушал меня - он вообще редко слушал, когда я что-нибудь говорил. "Ты провалил историю, так как ты совсем ничего не знаешь". "Правильно, сэр. Я это знаю, но ничего с этим не могу поделать, да и вы тоже не сможете". "Совсем ничего", - повторил он. Мне противно слушать, когда люди говорят что-нибудь второй раз, если и с первого уже всё понятно. А он сказал еще и третий раз: "Да, совсем ничего. Я очень сомневаюсь, что ты хотя бы раз за весь семестр открывал книжку. Скажи правду, мальчик. Ты открывал?" "Да, я несколько раз ее просматривал", - сказал я, не желая обидеть его. Ведь он был безумно влюблен в историю. "Так ты действительно просматривал?" - спросил он с насмешкой. - "Твоя экзаменационная работа лежит на шкафу, она самая верхняя. Принеси ее сюда". Это была очень грубая шутка, но я все-таки пошел и принес ее - ведь никакого другого выхода у меня просто не было. А потом я снова сел на его цементную кровать. Вы даже не можете себе представить, как я жалел, что ненадолго остался, чтобы попрощаться с ним. Он обращался с моей экзаменационной работой так, как будто это была просто какая-то грязь. "Мы изучали Египет с ноября по декабрь", - сказал он. - "Ты выбрал эту тему, чтобы написать ответ на дополнительный вопрос. Хочешь послушать, что тебе следовало говорить?" "Нет, сэр, не очень-то", - ответил я. Но он все-таки прочитал. А я не собираюсь останавливать учителей, когда они что-нибудь делают. Пусть делают, что хотят.

"Египтяне - это древняя кавказская раса, которая жила в северной части Африки. А всем нам известно, что Африка - это самый большой материк в восточном полушарии".

Мне пришлось сесть и выслушать всю эту ерунду. Это действительно была грубая шутка с его стороны.

"Египтяне особенно интересны в наше время по разным причинам. Современная наука до сих пор хочет знать тайну состава, который использовали египтяне, когда заворачивали мертвые тела, чтобы они не портились в течение множества последующих столетий. Эта интереснейшая загадка до сих пор как будто бросает вызов современной науке 20 века".

Он прекратил чтение и отложил мою работу. Я начал его немножко ненавидеть. "Твой ответ, если можно так выразиться, на этом кончается", - сказал он насмешливым голосом. Трудно даже подумать, что старик может быть таким насмешником. "Кроме того, внизу страницы ты сделал маленькую приписку", - сказал он. "Я знаю", - ответил я очень быстро, так как хотел остановить его прежде, чем он начал читать ее вслух. Но я так и не смог его остановить. Он был горячий, как порох.

"ДОРОГОЙ МИСТЕР СПЕНСЕР", - читал он вслух. - "Это всё, что я знаю про египтян. Они меня мало интересуют, хотя все ваши лекции очень интересные. Мне всё равно, провалите вы меня или нет, так как я уже провалил все предметы, кроме английского. Ваш покорный слуга ХОЛДЕН КОУЛФИЛД".

Он отложил мою злополучную работу и посмотрел на меня так, как будто выиграл у меня, скажем, в настольный теннис. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить его за то, что он прочитал вслух эту ерунду. Будь я на его месте, я бы вряд ли читал вслух то, что он написал. Прежде всего, я сделал эту приписку только для того, чтобы он не жалел, что проваливает меня. "Ты обвиняешь меня, мальчик, за то, что я тебя провалил?" - спросил он. "Конечно, нет, сэр!" - ответил я. Мне бы хотелось, чтобы он больше не называл меня мальчиком. Он хотел бросить мою экзаменационную работу на кровать, когда кончил читать - но, разумеется, снова промахнулся. Мне пришлось встать, поднять ее и положить на журнал "Атлантис". Скучно делать это каждые 2 минуты. "А что бы ты сделал на моем месте?" - спросил он. - "Скажи правду, мальчик". Видно, он уже и сам был не рад, что провалил меня. Тогда я начал болтать без толку, чтобы немного потянуть время. Я сказал, что я вообще не очень-то умный. Я сказал, что, будучи на его месте, я сделал бы то же самое, и что многие люди не понимают, как трудно быть учителем и так далее. Это была пустая болтовня, только и всего. Но самое смешное то, что, пока я тянул время, болтая без толку, я думал совсем о другом. Так как я живу в Нью-Йорке, я думал про озеро внизу южной части центрального парка. Я думал, замерзнет ли оно, пока я приеду домой, и куда денутся утки. Я думал, что будет с утками, когда озеро полностью замерзнет и покроется льдом. Наверно, приедет специальный человек на грузовике и отвезет их в какой-нибудь зоопарк. Или, может быть, они просто куда-нибудь улетят. Так что я счастливый человек, если я могу одновременно болтать без толку со старым мистером Спенсером, чтобы тянуть время, и думать про уток. Это смешно, что мне не нужно много думать, когда я говорю с учителем. Но вдруг, пока я тянул время, болтая без толку, он меня прервал. Он постоянно прерывал меня. "Мне очень интересно знать, мальчик, что ты думаешь насчет всего этого?" "Вы хотите сказать о моем провале и о том, что меня выгнали из Пенси?" - спросил я. Мне бы хотелось, чтобы он прикрыл свою морщинистую грудь - настолько она была некрасивая. "Если я не ошибаюсь, возможно, у тебя были некоторые трудности и в Вултонской школе, и в Эктон-Хилле". Он сказал это не столько насмешливо, сколько грубо. "В Эктон-Хилле у меня никаких трудностей не было", - ответил я. - "И ничего я не проваливал, а просто сбежал оттуда". "А по какой причине, я могу знать?" "Но ведь это долгая история, сэр - и довольно сложная". Я и не собирался входить в подробности всей этой истории - он бы всё равно ничего не понял. Это вообще была не его тема. Главной причиной того, что я покинул Эктон-Хилл, было то, что меня там окружали одни только обманщики. Они влезали даже в окна - вот и все дела. Например, их директор, мистер Ганс, был таким обманщиком и выродком, каких я никогда в жизни еще не видел - раз в 10 хуже старого мистера Термера. Например, каждое воскресенье, когда в школу приезжали все родители, старый мистер Ганс подходил и пожимал им руки. Это было прекрасно, если родители того или иного мальчика не были маленькие, старые и смешные. Я видел, как он относился к родителям моего соседа по комнате. Например, если мать мальчика толстая, скучная и так далее, или чей-нибудь отец из такой компании, где носят костюмы с большими плечами и старомодные черно-белые туфли, старый мистер Ганс только пожимал им руки и притворно улыбался - а потом переходил к другим родителям и начинал с ними долгий разговор, на целых полчаса. Я такого перенести не могу - это подавляет меня настолько, что я буквально начинаю сходить с ума. Я просто возненавидел этот злополучный Эктон-Хилл. Старый мистер Спенсер что-то спрашивал у меня, но я его не слушал, а думал про старого мистера Ганса. "Что, сэр?" - спросил я. "Тебе не особенно жалко покидать Пенси?" "Немножко жалко, конечно, но пока еще не очень. Я сначала никакого удара не чувствую. А чтобы почувствовать этот удар, должно пройти какое-то время. Единственно о чем я сейчас думаю - как я вернусь домой в среду. Я же не очень-то умный". "А ты, мальчик, о будущем совсем и не думаешь?" "Да, я иногда думаю о будущем, это правда. Конечно, думаю", - и я действительно в течение минуты думал. - "Но вряд ли много. Точнее, совсем немного". "А ты должен, мальчик", - сказал старый мистер Спенсер. - "Ты должен думать, пока не поздно". Мне не хотелось его слушать. Скорее всего, он хотел сказать о смерти - и это обидело меня. "Конечно, должен", - ответил я. "Мне бы хотелось, мальчик, чтобы в твоей голове было побольше ума. И я постараюсь помочь тебе, если смогу". Он действительно старался - и это было видно. Но мы просто были по разные стороны баррикады, вот и все дела. "Благодарю, сэр", - сказал я. - "Я знаю, что вы хотите мне помочь. Это не шутка. Я действительно заметил это". Тогда я встал с кровати. Я не смог бы высидеть на ней еще 10 минут, даже чтобы спасти свою жизнь. "Но дело в том, что я собираюсь уезжать. У меня в спортивном зале есть оборудование, которое мне нужно взять с собой. Это правда". Он посмотрел на меня и снова начал кивать с серьезным выражением лица. Мне вдруг стало ужасно жаль его. Но я просто больше не мог оставаться здесь, так как мы были по разные стороны баррикады, так как он постоянно бросал все вещи не на кровать, а мимо кровати, из-за этой его старой мрачной сорочки с открытой грудью, из-за гриппозного запаха капель в нос по всей комнате и так далее. "Послушайте, сэр. Не беспокойтесь обо мне", - сказал я. - "Я говорю, что со мной всё будет хорошо. Я просто перехожу в другую фазу. Все могут переходить в другую фазу, не так ли?" "Я не знаю, мальчик, не знаю". Мне не нравится, когда так говорят. "Конечно, так", - ответил я. - "Именно про это я и говорю, сэр. Не беспокойтесь обо мне". Я положил руку на его плечо. "Хорошо?" - спросил я. "А ты хочешь шоколад перед тем, как уйдешь? Миссис Спенсер будет..." "Да, действительно хочу, но дело в том, что мне надо уезжать. Но сначала я пойду в спортивный зал. Я очень благодарен вам, сэр". Мы пожали друг другу руки. И от всего этого мне стало очень грустно. "Я вам буду писать, сэр. Скорее вылечите свой грипп". "До свидания, мальчик". Когда я закрыл дверь и вернулся в гостиную, он начал мне что-то кричать, но я не мог точно расслышать, что именно. И все-таки я вполне уверен, что он кричал мне "Желаю удачи!" - хоть и надеюсь, что вряд ли. Я никогда никому не кричу "Желаю удачи!" - мне страшно даже подумать об этом.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #3 : 25 Июня 2011, 21:12:42 »

Глава 3

Всю свою сознательную жизнь я любил немного приврать - и это плохо. Когда я иду, например, в магазин, чтобы купить журнал, и кто-нибудь спрашивает, куда я иду, я обычно отвечаю, что в оперный театр. И это нехорошо. Когда я сказал старому мистеру Спенсеру, что иду в спортивный зал, чтобы взять оборудование, это была неправда. Я никогда не держу свое оборудование в спортивном зале. Когда я был в Пенси, я жил в новом крыле общежития имени Оссенбургера. Оно было только для младших и старших. Я был младший, а мой сосед по комнате старший. Оно названо по имени некоего Оссенбургера, который когда-то ходил в Пенси. Он вложил свой капитал в бизнес после того, как ушел из Пенси. Он строил свои гостиницы по всей стране, чтобы каждому члену вашей семьи это стоило около 5 долларов. Вы бы только посмотрели на этого старого Оссенбургера! Скорее всего, он просто бросает деньги в мешок и топит их в реке. И все-таки он вложил в Пенси целую кучу денег - поэтому общежитие и назвали его именем. В первую футбольную игру года он приехал в школу на большом "кадиллаке", и мы все, как один, должны были встать на трибунах, чтобы приветствовать его. На следующее утро в церкви он читал проповедь, которая должна была продолжаться около 10 часов. Он начал примерно с 50 старых шуток - просто чтобы показать, что он самый обыкновенный человек. И это очень важно. Потом он начал рассказывать нам, что никогда, если у него были какие-нибудь проблемы, не стеснялся становиться на колени и молиться. Он рассказал нам, что постоянно молился, разговаривал с богом и так далее, где бы он ни был. Он рассказал нам, что всегда считал Христа чем-то вроде своего друга. Он сказал, что всё время разговаривает с Христом - даже когда водит машину. Это добило меня. Я просто видел в нем обманщика и выродка, который переключает передачу и просит Христа прислать ему еще несколько тел. Но самое лучшее произошло в середине проповеди. Он рассказывал нам, какой он прекрасный человек, какой важный и так далее - и вдруг один мальчик, который сидел впереди меня, по имени Эдгар Марсалла, громко пустил ветры. Конечно, это было грубо, особенно в церкви - но зато очень смешно. Марсалла чуть не сбросил крышу. Практически никто не смеялся - даже старый Оссенбургер притворился, что ничего не услышал. Но директор, старый мистер Термер, сидел вместе с ним в одном ряду, и я могу сказать, что он всё хорошо слышал. Он очень рассердился, но тогда ничего не сказал. Зато на следующий день, когда мы должны были в обязательном порядке собраться в зале академического здания, он пришел и произнес речь. Он сказал, что таким мальчикам, которые мешают проповедовать в церкви, не место в Пенси. Мы всеми силами старались сделать так, чтобы Марсалла повторил то же самое, пока старый мистер Термер произносил речь - но тогда он просто был в неподходящем настроении. Вот так я и жил в Пенси, в новом крыле старого общежития имени Оссенбургера. Хорошо было вернуться в свою комнату после того, как я ушел от старого мистера Спенсера, так как все были на игре. Там было уютно и спокойно. Я снял пальто и галстук, расстегнул воротник рубашки, а потом надел шапку, купленную утром в Нью-Йорке. Это была охотничья шапка с длинным козырьком. Я заметил ее в спортивном магазине у выхода из метро после того, как обнаружил, что потерял все шпаги. Я купил эту шапку всего за 1 доллар, а потом сам покрасил ее в красный цвет - в знак симпатии к Советской России. Я носил ее, повернув козырьком назад - некоторые считают, что это некрасиво, но мне так больше нравится. Кроме того, красный цвет мне очень хорошо идет. Потом я взял книжку, сел в кресло и начал читать. В каждой комнате было по 2 кресла - одно для меня, другое для моего соседа по комнате, Уорда Стрэдлейтера. Ручки кресел были в плохом состоянии, так как на них часто кто-нибудь сидел, но сами кресла были очень удобные. А книжку, которую я читал, мне дали в библиотеке случайно. Это была не та книжка - но я заметил это только тогда, когда вернулся в комнату. Мне дали книжку "Прощай, Африка" Исака Динисена. Я думал, что мне эта книжка не понравится, но я ошибся - книжка оказалась очень хорошей. Я вообще-то не очень грамотный, но читать люблю. Конечно, самый лучший писатель - это мой брат ДБ, но Рейнольд Лендлер мне тоже нравится. Брат подарил мне одну книжку Рейнольда Лендлера на день рождения перед тем, как я пришел в Пенси. Там были смешные глупые пьесы, а также один рассказ про регулировщика, влюбленного в красавицу-девушку, которая постоянно превышает скорость. Но так как этот регулировщик женат, он никак не может на ней жениться. А потом эта девушка погибает из-за того, что она постоянно превышает скорость. Этот рассказ почти что добил меня. Гораздо больше мне нравятся смешные книжки. Я читаю много классической литературы, например, "Возвращение на Родину" - и мне всё это нравится. Я также читаю о войне, мистику и так далее, но они меня не очень-то привлекают. Гораздо больше меня привлекает такая книжка, после прочтения которой мне хочется, чтобы автор, который ее написал, был моим другом, и мы бы переговаривались по телефону, когда нам вздумается. Но это бывает чрезвычайно редко. Я не собираюсь звонить ни Исаку Динисену, ни Рейнольду Лендлеру - так как ДБ сказал мне, что они уже умерли. А если, например, взять "Бремя страстей человеческих" Сомерсета Моэма. Я читал ее прошлым летом. Это книжка хорошая, но звонить Сомерсету Моэму я тоже не собираюсь - мне кажется, что он не такой человек, которому можно звонить. Я мог бы позвонить старому Томасу Гарди. Мне также нравится Юстасия Вэй. Как бы там ни было, я надел свою новую шапку, сел и начал читать книжку "Прощай, Африка". Я уже ее читал, но мне хотелось еще раз перечитать некоторые части. Но я успел прочитать только не больше 3 страниц - я услышал, что кто-то вышел из-за занавески в ванной. Даже не оглядываясь, я сразу понял, кто это. Это был Роберт Экли, мальчик из соседней комнаты. В нашем крыле на каждые 2 комнаты была ванная, и Экли натыкался на меня чуть ли не 85 раз в день. Он был единственный во всем общежитии, кроме меня, кто не пошел на игру - он вообще вряд ли куда-либо ходил. Это был необыкновенный мальчик. Он был старший, провел в Пенси уже 4 года - но до сих пор никто еще не называл его иначе, чем просто Экли. Даже его сосед по комнате, Херб Гейл, никогда не называл его ни Бобом, ни Эком, ни еще как-нибудь в этом духе. Я уверен, что, когда он женится, то даже его собственная жена тоже будет называть его только Экли. Это был очень высокий мальчик - его рост 6 футов 4 дюйма - с покатыми плечами и некрасивыми зубами. За всё время, что он жил в соседней комнате, я ни разу не видел, чтобы он чистил зубы. Они всегда казались ужасно мохнатыми, и довольно-таки тяжело было смотреть в столовой на его рот, полный картошки, гороха и так далее. Кроме того, прыщи у него были не только на лбу или на подбородке, как это часто бывает - а на всем лице. И вообще он был нехорошим человеком - грубым, нечестным, упрямым, капризным, неприятным. Говоря по правде, он не очень-то сводил меня с ума. Я часто видел, как он стоит на краю ванны, сзади моего кресла, и смотрит, нет ли поблизости Стрэдлейтера. Он ненавидел Стрэдлейтера всеми фибрами своей души и никогда не заходил в комнату, если поблизости был Стрэдлейтер. Точно так же он ненавидел всех своих соседей. Он спустился с края ванны и зашел в комнату. "Привет!" - сказал он. Он всегда так говорил, если был очень усталый или очень подавленный. И вообще, он не хотел, чтобы я думал, что он пришел ко мне в гости - он хотел, чтобы я думал, что он вошел случайно, по ошибке, просто так. "Привет!" - ответил я, не отрываясь от книжки. Если я оторвусь от книжки ради такого мальчика, как Экли - меня уже можно считать пропащим. Я всё равно буду пропащим, но не так быстро, как если я сразу оглянусь. Он начал ходить по комнате - медленно, как всегда - и брать мои личные вещи со стола и из шкафа. Он всегда брал мои личные вещи и рассматривал их. И это постоянно действовало мне на нервы. "Ну, как фехтование?" - спросил он. На самом деле его фехтование совершенно не интересовало - он просто хотел, чтобы я отвлекся от чтения. "Кто победил?" - спросил он. "Никто не победил", - ответил я, не оглядываясь. "Что ты сказал?" - спросил он. Он всегда заставлял меня повторять сказанное. "Никто не победил", - ответил я. Я украдкой посмотрел, что он трогает без разрешения в моем шкафу. Он искал портрет Салли Хейс - девочки, с которой я часто гулял по Нью-Йорку. С тех пор, как у меня этот портрет, он уже брал и рассматривал его, по крайней мере, 5 тысяч раз. А потом он каждый раз ставил его в другое место - причем я считаю, что он делал это нарочно. "То есть как это - никто не победил?" - спросил он. "Я потерял в метро шпаги и всё остальное оборудование", - ответил я, всё еще не оглядываясь на него. "В метро? Что ты имеешь в виду - потерял или забыл?" "Мы просто заблудились в метро, и поэтому меня заставили посмотреть на карту, которая висела на стене". Он стоял прямо перед окном. "Кстати", - сказал я, - "с тех пор, как ты пришел, мне приходится читать каждое предложение по 20 раз". Каждый человек на месте Экли понял бы этот намек - но он так и не понял. "А если тебя заставят платить за них?" - спросил он. "Не знаю, да я им и не дам ничего. Сядь куда-нибудь, маленький Экли, а то ты заставляешь мне свет". Экли было 18, а мне 16 - поэтому он считал маленьким меня и не любил, когда я называл его маленьким. И вообще, если кто-нибудь называл его маленьким Экли, он начинал сходить с ума. И все-таки он продолжал стоять. Он явно был из таких людей, которые, чем больше их просить, тем меньше они выполняют просьбы. И вот, наконец, он отошел - хотя, если бы его не просили, он бы сделал это быстрее. "Что ты читаешь?" - спросил он. - "Покажи книжку". Он подвинул книжку рукой, чтобы посмотреть, как она называется. "Она хорошая?" - спросил он. "Ужасные предложения я сейчас читаю". Когда я в соответствующем настроении, я могу быть насмешливым. Но он этого так и не понял. Он снова начал ходить по комнате и брать без разрешения личные вещи - мои и Стрэдлейтера. Тогда я положил книжку на пол - читать в присутствии таких, как Экли, я не могу. Это совершенно невозможно. Я спустился с кресла и заметил, что Экли чувствует себя, как дома. Я так устал от этого путешествия в Нью-Йорк, что уже зевал. Тогда я начал делать всякие шалости. Я всегда делаю такие шалости, чтобы мне не было скучно. Для этого я перевернул свою охотничью шапку козырьком вперед и надвинул ее на глаза, чтобы ничего не видеть. "Кажется, я начинаю слепнуть", - сказал я хриплым голосом. - "Ведь здесь же совсем темно". "Клянусь, что ты немного не в своем уме", - сказал Экли. "Когда ты подашь мне руку? Ну, подай же мне руку, наконец!" "А ты до сих пор еще не повзрослел?" Я стал щупать руками перед собой, но так и не встал - как будто я и на самом деле был слепым. И еще я продолжал говорить: "Ну, когда же ты подашь мне руку?" Само собой разумеется, что это я просто так шалил. Такое дело часто меня подстегивает. Кроме того, я прекрасно знал, что Экли это раздражает. С ним я всегда стараюсь быть как можно более жестоким. И это мне чаще всего удается. Но все-таки на этот раз мне, наконец, пришлось отступить. Я снова перевернул шапку козырьком назад и успокоился. "Чьи это вещи?" - спросил Экли. Он показал мне наколенники моего соседа по комнате, которые он держал в руках. Этот самый Экли брал без разрешения всё подряд. Он может даже взять без разрешения, скажем, какую-нибудь набедренную повязку. Я сказал, что это вещи Стрэдлейтера. Тогда он бросил их Стрэдлейтеру на кровать. Вытащил их из шкафа Стрэдлейтера, а бросил на кровать. Он подошел к креслу Стрэдлейтера и сел на ручку. Он всегда садился только на ручку, а не на сидение кресла. "Откуда у тебя эта шапка?" - спросил он. "Из Нью-Йорка". "А сколько стоит?" "1 доллар". "Это же самый настоящий грабеж", - сказал он и начал чистить ногти спичкой. Он постоянно чистил ногти на руках. И это было очень смешно с его стороны. Его зубы были мохнатые, уши страшно грязные - но зато ногти на руках он всегда чистил. Скорее всего, он думал, что это делает его очень опрятным и аккуратным. И пока он их чистил, он еще раз посмотрел на мою шапку. "Это охотничья шапка", - сказал он. - "У нас в подобных шапках охотятся на оленей". "Ерунда всё это", - сказал я, снял шапку и посмотрел на нее. Потом я закрыл один глаз, как будто прицеливался. "Да, это действительно охотничья шапка", - сказал я. - "Но я в этой шапке охочусь на людей". "А твои уже знают, что тебя выгнали?" "Еще нет". "А кстати, где сейчас Стрэдлейтер?" "Внизу, на игре. У него там свидание", - сказал я и зевнул. Я давно уже начал зевать, так как в комнате было жарко - и, кроме того, мне вообще хотелось спать. В Пенси можно или замерзнуть, или умереть от жары. "Этот Стрэдлейтер просто великолепен", - сказал Экли. - "Дай мне ножницы на секунду. Они у тебя под рукой?" "Нет, я их уже спрятал. Они в верхней части стенного шкафа". "Дай их мне на секунду", - сказал Экли. - "Я хочу срезать себе ногти". Он не обратил внимания на то, спрятал я уже эту вещь или еще нет, и на то, что она находится в верхней части стенного шкафа. Но я все-таки достал ножницы для него - хотя при этом чуть не погиб. Когда я открыл дверь стенного шкафа, деревянная теннисная ракетка Стрэдлейтера упала мне на голову. Она очень больно и шумно стукнула меня. Но Экли отреагировал на это совсем по-другому. Он начал смеяться своим громким писклявым голосом - и смеялся всё время, пока я спускал сумку и вытаскивал из нее ножницы. И вообще, любое подобное событие - например, если какой-нибудь камень упадет человеку на голову - действовало на Экли так, как будто его щекотали. "Да, маленький Экли, чувство юмора у тебя есть", - сказал я. - "Ты знаешь это?" Я дал ему ножницы. "Я хочу быть твоим менеджером. Я прославлю тебя по радио". Я снова сел в кресло, а он начал срезать свои большие твердые ногти. "Давай над столом", - сказал я. - "Я имею в виду, что ты должен срезать их на столе. Я же не собираюсь ходить босиком по твоим крошащимся ногтям". Но он все-таки продолжал срезать ногти на пол. Я имею в виду, что у него странные манеры. "А кстати, с кем свидание у Стрэдлейтера?" - спросил он. Он всегда внимательно следил за свиданиями Стрэдлейтера, хоть и ненавидел его всеми фибрами души. "Не знаю. А зачем тебе это нужно?" "Просто так. Я не могу даже переносить его. Ты же знаешь, какой он сукин сын". "Он от тебя сходит с ума. Однажды он мне сказал, что считает тебя настоящим принцем", - сказал я. Когда я шалю, я часто называю человека принцем. От этого мне никогда не бывает скучно. "Он постоянно держит эту свою превосходную позу", - сказал Экли. - "Я просто не могу его выдержать. Ты думаешь, что этот сукин сын..." "Режь ногти на столе", - сказал я. - "Сколько раз тебя нужно просить?" "Он постоянно держит эту свою превосходную позу", - повторил Экли. - "Я, например, считаю, что он просто сукин сын. А он сам думает, что он умнее всех. Ну и пусть себе думает..." "Экли! Режь свои крошащиеся ногти на столе! Я уже 50-й раз тебе это повторяю!" И вот только тогда, для разнообразия, он начал резать ногти на столе. Он выполнял мои просьбы только тогда, когда я на него кричал. Я долго наблюдал за ним, а потом сказал: "А я знаю, отчего ты так сердишься на Стрэдлейтера. Он постоянно заставляет тебя чистить зубы. Но, говоря по правде, он совсем не хочет тебя обижать. Вообще-то это не очень красиво с его стороны, но я уверен, что у него нет никаких злых намерений. Он только имеет в виду, что, если ты будешь чистить зубы, они у тебя будут более красивыми и более здоровыми". "И все-таки я иногда чищу зубы. Не надо меня ругать". "Нет, ты не чистишь. Ты сам их не видишь, но зато я вижу", - сказал я. Но я говорил это совсем не грубо. Наоборот - я просто пожалел его. Но, конечно, это некрасиво - спрашивать у человека, чистит он зубы или нет. "Стрэдлейтер по-своему прав. И он совсем не плохой", - сказал я. - "Но дело в том, что ты его просто не знаешь". "И все-таки я считаю, что он самоуверенный сукин сын". "Да, он самоуверенный, но в основном очень щедрый - и это правда", - сказал я. - "Послушай. Предположим, что тебе понравилась какая-нибудь вещь у Стрэдлейтера. Например, у него есть галстук, который тебе нравится - это я говорю просто для примера. Ты знаешь, что он сделает? Он снимет этот галстук и подарит тебе. Или может оставить его на твоей кровати - но в любом случае этот галстук рано или поздно всё равно будет твоим. Большинство мальчиков на его месте просто..." "Ерунда", - сказал Экли. - "Если бы у меня был его капитал, я бы сделал то же самое". "Нет, маленький Экли", - я покачал головой, - "ты бы такого не сделал. Если бы у тебя был его капитал, ты был бы самым большим..." "Перестань называть меня маленьким - я ведь тебе в отцы гожусь". "Нет, не годишься". Он всегда раздражал меня, когда напоминал о нашей разнице в возрасте. "Прежде всего, я не собираюсь пускать тебя в свою семью", - сказал я. "А ты перестань называть меня..." Но вдруг открылась дверь, и в комнату быстро ворвался Стрэдлейтер - он постоянно куда-то спешил. У него всегда находились какие-нибудь важные дела. Он подошел ко мне и игриво похлопал меня по щекам - а как известно, это иногда может и раздражать. "Послушай меня", - сказал он. - "Это правда, что ты сегодня конкретно куда-то уезжаешь?" "Не знаю. Вполне возможно. А что, на улице снег?" Его пальто было в снегу. "Да. Послушай меня. Если ты никуда конкретно не собираешься уезжать, дай мне на время свой клетчатый пиджак". "Кто выиграл?" - спросил я. "Но ведь прошла только половина игры, а мы уже уходим", - сказал Стрэдлейтер. - "Я не шучу. Тебе сегодня понадобится твой клетчатый пиджак или нет? А то я облил чем-то свой фланелевый". "Не понадобится, но я боюсь, что ты растянешь его на своих плечах", - сказал я. Ростом мы были одинаковые, но он весил вдвое больше, чем я, и плечи у него были намного шире. "А если я его не растяну?" Он быстро подошел к стенному шкафу. "Как поживаешь, мальчик?" - сказал он Экли. Стрэдлейтер вообще был довольно дружелюбным мальчиком. Конечно, это его дружелюбие было частично притворным, но, по крайней мере, и с Экли, и со всеми остальными он всегда здоровался. Когда Экли говорили: "Как поживаешь, мальчик?" - он обычно фыркал. А теперь он не только не ответил - фибры его души отказывались даже фыркать. Он сказал мне: "Я лучше уйду. До встречи". "Хорошо", - сказал я. Он никогда не разбивал мое сердце, когда уходил к себе в комнату. Стрэдлейтер начал снимать с себя пальто, галстук и так далее. "Кажется, мне пора побриться", - сказал он. И действительно, у него уже начала расти борода. "А где ты собираешься устраивать свидание?" - спросил я. "Она ждет меня в пристройке". Он вышел из комнаты с бритвенным набором и полотенцем в руках. Рубашки на нем не было. Он всегда ходил раздетый, хвастаясь своей фигурой - а она у него была красивая. Я давно уже это заметил.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #4 : 25 Июня 2011, 21:15:32 »

Глава 4

Мне не надо было делать ничего конкретного, так что я спустился к умывальнику и болтал с ним, пока он брился. Возле умывальника мы были одни, так как остальные всё еще смотрели игру. Там было так жарко, что все окна стали мутными. Всего было примерно 10 умывальников, и все стояли вдоль стены. Стрэдлейтер выбрал средний. Я сел рядом и начал крутить туда-сюда кран с холодной водой - такая уж у меня привычка, когда я нервничаю. Пока Стрэдлейтер брился, он насвистывал песню Джорджа Харрисона "На пути Блю Джей" [Здесь и далее названия Битловских песен приведены в переводе Игоря Полуяхтова] - это которая в индийском стиле написана. Он свистел пронзительно и всегда фальшивил, но песни выбирал такие, которые даже хорошему специалисту трудно свистеть - например, "На пути Блю Джей" Джорджа Харрисона или "Бесконечная история Бунгало Билла" Джона Леннона - это которую он поет вместе с Йоко Оно. В общем, таким образом Стрэдлейтер буквально портил все песни. Я уже говорил, что Экли был грубый и легкомысленный. Стрэдлейтер был такой же - но совершенно по-другому: более скрытный. Выглядел он всегда хорошо, но я видел бритву, которой он брился - она была ржавая, всегда со следами мыла, волос и так далее. Он никогда ее не чистил. Когда он приводил себя в порядок, то выглядел хорошо, но я прекрасно знал, что он все-таки был грубый и легкомысленный, хоть и скрывал это. А приводил он себя в порядок для того, чтобы хорошо выглядеть, так как он очень любил себя. Он считал себя самым красивым мальчиком во всем западном полушарии. Да, я заметил, что он был очень красивый - если бы мои родители увидели его фотографию в календаре, они бы сразу же спросили: "Кто это такой?" Я имею в виду, что его красота вполне подходила для календарного мальчика. Я знал нескольких мальчиков в Пенси, вряд ли менее красивых, чем Стрэдлейтер - но их фотографии были бы недостаточно красивы, если бы я увидел их в календаре. У них были или большие носы, или торчащие уши. Я часто такое замечал. В общем, как бы то ни было, я сидел рядом с умывальником, возле которого брился Стрэдлейтер, и то включал, то выключал воду. На мне, как всегда, была охотничья шапка (это которую я покрасил в красный цвет - в знак симпатии к Советской России) козырьком назад. Я всегда поднимаю шум из-за этой шапки. "А знаешь, что?" - сказал Стрэдлейтер. - "Помоги мне". "В чем?" - спросил я без всякого энтузиазма. Он всегда просил меня помочь. Все мальчики, если они красивые, или думают, что красивые, всегда просят меня помочь. Так как они безумно любят себя, они думают, что и я люблю их так же безумно - поэтому я просто вынужден им помогать. И все-таки это довольно смешно. "Ты сегодня уезжаешь?" - спросил он. "Может, да, а может, и нет - не знаю. А что?" "До понедельника мне нужно прочитать около 100 страниц по истории", - сказал он. - "А ты напиши за меня сочинение по-английски. Я провалюсь, если не выучу всё это до понедельника - поэтому я тебя и прошу. Сделаешь?" В этом явно чувствовалась какая-то насмешка. "Я здесь уже провалился - а ты просишь у меня написать за тебя сочинение?" - спросил я. "Да, я знаю. Но дело в том, что если я не выучу - я провалюсь. Будь другом, напиши. Согласен?" Я ответил ему не сразу. Для таких выродков, как Стрэдлейтер, как раз подходит неуверенность. "Ну, и о чем же писать?" - спросил я. "О чем угодно. Но только о чем-нибудь живописном. Например, о комнате, доме и так далее - о любом месте, где ты когда-нибудь жил. Главное - чтобы оно было живописным". Говоря это, он зевал. От этого я почувствовал острую боль в душе. Я имею в виду - если кто-то зевает, когда просит меня о какой-нибудь помощи. "Только пиши это сочинение как можно хуже", - сказал он. - "Этот сукин сын Харцель прекрасно знает, что ты специалист в английском и живешь со мной в одной комнате. Так что старайся ставить запятые куда придется, а не туда, где они должны стоять на самом деле". От этого я снова почувствовал острую боль. Я имею в виду - если я хорошо пишу сочинения, а мне кто-то говорит, как ставить запятые. Стрэдлейтер всегда так делал. Он хотел, чтобы я думал, что единственная причина его плохих сочинений - то, что он неправильно ставил запятые или не ставил их вообще. В этом смысле он был очень похож на Экли. Однажды я сидел рядом с Экли на баскетболе. В нашей команде был странный мальчик, Гауи Койл, который попадал из центра поля, даже не касаясь задней стенки. Экли говорил на протяжении всей игры, что у Койла настоящая баскетбольная фигура. А мне такое дело не нравится. Через некоторое время мне надоело сидеть возле умывальника, тогда я отошел на несколько футов назад и ни с того ни с сего начал плясать. Это я просто развлекался. Вообще-то, я танцевать не умею, но возле умывальника, на каменном полу, удобно было отбивать чечетку. Я начал изображать одного актера из кинофильма - точнее говоря, из какого-то мюзикла. Я кинофильмы не люблю, как будто они отравлены, зато хорошо им подражаю. Стрэдлейтер заметил меня в зеркале, пока он брился. Мне вообще нужна публика, так как я люблю похвастаться. "Я сын губернатора", - сказал я, танцуя чуть ли не до изнеможения. - "Он не хочет, чтобы я танцевал чечетку, а хочет отправить меня учиться в Оксфорд. Но танцы у меня в крови". Стрэдлейтер засмеялся - он не был лишен чувства юмора. "Сегодня вечером открывается шоу Эда Салливена". Я начал задыхаться. Мне не хватало воздуха. "Но ведущий актер выйти не может - этот выродок напился пьяным. А кто должен занять его место? Конечно же, это я - маленький сын старого губернатора". "Откуда у тебя это?" - спросил Стрэдлейтер, показывая на мою охотничью шапку. Он раньше никогда ее не видел. Так как я начал задыхаться, мне пришлось прекратить свои шалости. Я снял шапку и посмотрел на нее примерно в 19 раз. "Я купил ее в Нью-Йорке за 1 доллар. Нравится?" Стрэдлейтер кивнул. "Это круто", - сказал он. Конечно, он просто мне льстил, так как сразу же после этого он сказал: "Послушай. Мне хочется знать, напишешь ли ты за меня сочинение?" "Если будет время - напишу, если не будет - не напишу", - ответил я и снова сел возле его умывальника. "С кем у тебя свидание?" - спросил я его. - "С Фицджеральд?" "Нет. Я уже говорил тебе, что с ней давно покончено". "Тогда отдай ее мне, мальчик. Я не шучу - она мне как раз подходит". "Возьми ее - но учти, что она гораздо старше тебя". Вдруг - конечно, по глупости, хоть у меня и было настроение шалить - мне захотелось встать и обхватить Стрэдлейтера полупетлей. Если кто не знает - это такой прием в борьбе: мне нужно обхватить соперника вокруг шеи и задушить, если приходится это делать. Я приземлился на него, как пантера. "Перестань, Холден!" - сказал Стрэдлейтер. Он совершенно не хотел шалить со мной, а просто брился - вот и все дела. "Ты что - хочешь, чтобы я отрезал себе голову?" Но я его не отпускал, а хорошо держал своей полупетлей. "А ты попробуй сам освободиться из этих моих тисков", - сказал я. Он положил бритву, выдернул руки и сразу же освободился от моей хватки. Он был очень сильный мальчик, а я гораздо слабее его. "А теперь давай прекратим всю эту ерунду", - сказал он и начал бриться по новой. Чтобы лучше выглядеть, он всегда брился по 2 раза - этой своей крохотной старой бритвой. "Так с кем же у тебя свидание, если не с Фицджеральд?" - спросил я его и снова сел возле его умывальника. - "С маленькой Филлис Смит?" "Нет. Когда-то это было возможно - но теперь обстоятельства изменились. Теперь у меня свидание с соседкой Бад Тоу по комнате... Я забыл еще сказать, что она тебя знает". "Кто знает меня?" - спросил я. "Та, с которой у меня свидание". "Это правда?" - спросил я. - "А как ее зовут?" Мне это было очень интересно. "Сейчас подумаю... Джейн Галлахер". Я чуть не упал в обморок, когда он сказал это. "Джейн Галлахер?" - переспросил я и встал, но снова чуть не упал в обморок. "Ты прав - я ее знаю. Прошлым летом она жила совсем рядом со мной. У нее еще был такой большой черный пинчер с коротким хвостом и острыми ушами. Так я ее и встретил. Ее собака часто приходила к нам..." "Ты заставляешь мне свет, Холден", - сказал Стрэдлейтер. - "Тебе обязательно нужно тут стоять?" Но я был очень взволнован - и это правда. "Где она?" - спросил я его. - "Мне нужно спуститься и хотя бы поздороваться с ней. Она в пристройке?" "Да". "А она, случайно, не вспоминала обо мне? И собирается ли она сейчас в Британский музей? Она же говорила, что хочет туда поехать. Она также говорила, что хочет поехать в Шипли. Я думал, что она уже уехала в Шипли. Так она, случайно, не вспоминала обо мне?" Я был очень взволнован. "Я не знаю. Встань, а то ты сидишь на моем полотенце", - сказал Стрэдлейтер. И я действительно сидел на его полотенце. "Джейн Галлахер", - сказал я. Я всё еще не мог прийти в себя. Стрэдлейтер смазывал волосы бриолином - моим бриолином. "Она умеет хорошо танцевать", - сказал я. - "Хочет стать балериной. Обычно она тренировалась по 2 часа в день - даже в самую жаркую погоду. Она боялась, что у нее ноги испортятся, станут толще и так далее. Я часто играл с ней в шашки". "Во что ты с ней часто играл?" "В шашки". "В шашки?" "Да. Она не делала дамками ни одного хода. Она просто выставляла эти дамки на последней горизонтали и не ходила ими. Они у нее стояли в ряд на последней горизонтали - вот и все дела. Она никогда ими не пользовалась. Просто ей нравилось выстраивать их в ряд на последней горизонтали". Стрэдлейтер ничего не ответил. Большинству людей это просто не интересно. "Ее мать ходила в тот же самый клуб, что и мы", - сказал я. - Время от времени я там прислуживал, чтобы заработать хотя бы какие-то деньги. Пару раз я прислуживал ее матери. Она приходила туда примерно 170 раз, чтобы играть в 9 дырочек". Но Стрэдлейтер вряд ли слушал меня. Он расчесывал свои пышные локоны. "Мне нужно спуститься и хотя бы поздороваться с ней", - сказал я. "Так что же ты не идешь?" "Через минуту пойду". Он продолжал расчесывать свои волосы - эта работа занимала у него не меньше часа. "Ее родители развелись. Потом мать вторично вышла замуж за какого-то бродягу-пьяницу", - сказал я. - "За тощего мужика с волосатыми ногами. Я его помню. Он всегда ходил в шортах. Джейн говорила, что его будто бы считали драматургом, но я видел, что он только пьянствовал и слушал по радио все передачи подряд. А еще он бегал по дому раздетый - и это при том, что Джейн была рядом и видела его". "Это правда?" - спросил Стрэдлейтер. Эта тема заинтересовала его - о том, как бродяга-пьяница бегал по дому раздетый, и о том, как Джейн была рядом и видела его. Стрэдлейтер был выродком, который легко возбуждался. "Ее детство было очень тяжелое - я не шучу". Но это уже не интересовало Стрэдлейтера - его возбуждала только всякая ерунда. "Джейн Галлахер. Я никак не могу забыть ее - и это истинная правда. Мне нужно спуститься и хотя бы поздороваться с ней". "Так не говори об этом всё время, а просто иди", - сказал Стрэдлейтер. Я подошел к окну, но там ничего не было видно - такое оно было мутное от жары возле умывальника. "Сейчас у меня нет настроения", - сказал я. И у меня его действительно не было. А для такого дела обязательно нужно подходящее настроение. "Я думал, что она уехала в Шипли. Я мог бы поклясться, что она уже уехала". Некоторое время я ходил вокруг умывальников - больше мне нечего было делать. "Ей понравилась игра?" - спросил я. "Вполне возможно. Я не знаю". "А она когда-нибудь говорила тебе о том, что мы часто играли с ней в шашки?" "Не знаю, я только недавно с ней познакомился", - сказал Стрэдлейтер, заканчивая расчесывать свои пышные волосы. Он уже убрал все крохотные бритвенные принадлежности. "Послушай. А не передашь ли ты ей привет от меня?" "Хорошо", - сказал Стрэдлейтер, но я знал, что он вряд ли сделает это. Такие мальчики, как Стрэдлейтер, никогда не передают людям привет от меня. Он вернулся в комнату, а я еще некоторое время околачивался возле умывальника, думая о Джейн. Потом и я тоже вернулся в комнату. Стрэдлейтер надевал галстук перед зеркалом, когда я вошел. Он проводил перед зеркалом чуть ли не половину своего свободного времени. Я сел в свое кресло и долго наблюдал за ним. "Только не говори ей, что меня выгнали", - сказал я. "Хорошо". Это была очень хорошая черта у Стрэдлейтера - я не должен был ничего ему повторять, как в случае с Экли. Я думаю, что это в основном из-за того, что он ничем не интересовался. И это правда. Экли был совсем не такой - этот выродок всегда совал свой нос в чужие дела. А тем временем Стрэдлейтер уже надел мой клетчатый пиджак. "Только смотри, не растягивай его", - сказал я. - "Я успел его поносить только 2 раза". "Постараюсь не растягивать. Где сигареты?" "Где-то на столе". Он никогда не помнил, где что лежит. "Под твоим глушителем". Он положил их в карман пиджака - моего пиджака. Тогда я для разнообразия перевернул охотничью шапку козырьком вперед. И вдруг я начал нервничать - я вообще нервный мальчик. "Послушай, где ты собираешься устраивать с ней свидание?" - спросил я его. - "Ты уже знаешь?" "Не знаю. Если будет время - мы поедем в Нью-Йорк. Она расписалась только на 9-30 вечера". Мне не понравилось, как он это сказал, и я объяснил ему: "Всё дело только в том, что, наверно, она просто не знала, что ты - такой красивый и очаровательный выродок. Если бы она знала это - скорее всего, она расписалась бы на 9-30 утра". "Истинная правда", - сказал Стрэдлейтер. Его не так легко было вывести из себя - настолько он был самоуверенный. "Я не шучу. Сделай за меня сочинение", - сказал он, надевая пальто. Он уже был готов уходить. - "Не доводи себя до изнеможения, но просто опиши что-нибудь живописное. Хорошо?" Я не ответил ему - мне просто не хотелось отвечать. Я только сказал: "Спроси у нее - выстраивает ли она все свои дамки на последней горизонтали?" "Хорошо", - сказал Стрэдлейтер, но я знал, что он этого не сделает. - "Успокойся". И он с шумом вышел из комнаты. После того, как он ушел, я целых полчаса просто сидел в кресле и ничего не делал. Я думал о Джейн, о ее свидании со Стрэдлейтером и так далее. Я начал так нервничать, что чуть с ума не сошел. Я ведь уже говорил, что этот выродок Стрэдлейтер легко возбуждался. И вдруг, как всегда, из-за занавески в ванной, в комнату снова ворвался Экли. Впервые в жизни я действительно был рад видеть его - он отвлек меня от мрачных мыслей. Он околачивался у меня примерно до обеда и болтал о тех мальчиках в Пенси, которых ненавидел всеми фибрами своей души, царапая большой прыщ на подбородке. Он никогда не пользовался носовым платком. Говоря по правде, мне кажется, что у этого выродка вообще не было носовых платков. По крайней мере, я у него ни разу их не видел.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #5 : 25 Июня 2011, 21:19:20 »

Глава 5

У нас в Пенси вечером по субботам была одна и та же еда - бифштексы. Они придавали этому большое значение. Я могу поставить целую 1000 долларов на то, для чего они это делали - по воскресеньям в школу приезжали родители мальчиков, а старый мистер Термер прекрасно знал, что любая мать спросит у своего дорогого мальчика, что он ел вчера на обед, и он ответит: "Бифштексы". Тоже мне, большое дело! Вы бы только посмотрели на эти бифштексы - маленькие, твердые, сухие, и с трудом режутся. Вместе с бифштексами всегда подавалась грубо перемятая картошка, а на десерт мы получали яблочный пудинг с хлебными крошками, которого никто не ел, кроме младших школьников, которые ничего лучшего не знали, и мальчиков вроде Экли, которые ели всё подряд. Но зато нам было хорошо, когда мы выходили из столовой. На земле лежал снег толщиной в 3 дюйма, и всё еще продолжал падать, как сумасшедший. Вид был прелестный, и мы все начинали разбрасывать снег и шалить где придется. Это было очень по-детски, но мы все получали истинное удовольствие. Я никаких свиданий не назначал, поэтому мы с другом, который был в команде по борьбе - его звали Мэл Бросснард - решили, что поедем автобусом в Эгерстон за гамбургерами и, может быть, посмотрим какой-нибудь кинофильм. Никто из нас не хотел сидеть и бездельничать весь вечер. Я спросил, хочет ли Мэл, чтобы к нам присоединился Экли. Причина была в том, что вечером по субботам Экли ничего не делал - только сидел в своей комнате, царапал прыщи и так далее. Мэл сказал, что он не против, но и не очень-то доволен таким делом - он вообще недолюбливал Экли. Как бы то ни было, мы пошли по своим комнатам готовиться, и пока я надевал калоши и всё остальное, я спросил у Экли, хочет ли он пойти с нами, чтобы посмотреть какой-нибудь кинофильм. Он хорошо меня слышал через занавеску ванной, но ответил мне не сразу - такие мальчики вообще не любят сразу отвечать. Наконец, он вышел из-за занавески, влез на край ванны и спросил, кто еще со мной идет. Он всегда хотел знать, с кем он должен будет идти. Клянусь, что если бы этот мальчик потерпел кораблекрушение, а я бы приехал на лодке его спасать - он бы всё равно хотел узнать, кто помогает мне грести, прежде чем влезть в лодку. Я сказал, что со мной идет только Мэл Бросснард. Он ответил: "Этот выродок... Хорошо, подожди минутку". Можно было подумать, что он сделал мне большое одолжение. Он готовился целых 5 часов, не меньше - и пока он это делал, я подошел к окну, открыл его и набрал снега голыми руками. Снег был мягкий и хорошо лепился. Но я не разбрасывал его куда придется. Сначала я хотел сбросить его на машину, которая стояла на улице - но потом передумал. Эта машина была белая и очень красивая. Потом я хотел сбросить его на пожарный кран - но он тоже был белый и очень красивый. Наконец, я решил не сбрасывать его вообще. Тогда я закрыл окно и стал ходить по комнате, крепко сжимая в руках снег. Через некоторое время я, всё еще со снегом в руках, Бросснард и Экли сели в автобус. Водитель автобуса открыл двери и сказал, чтобы я выбросил этот снег. Я сказал, что не собираюсь ни в кого его бросать, но он мне не поверил. И вообще, люди никогда мне не верят. Бросснард и Экли уже видели кинокартину, которую показывали - так что мы только купили пару гамбургеров, немного поиграли на бильярдном столе, а потом сели на другой автобус и вернулись в Пенси. Но мне всё равно - смотреть этот кинофильм или нет. Это была какая-то комедия с Керри Грант в главной роли. И вообще, я когда-то уже смотрел кинофильмы вместе с Бросснардом и Экли. Оба они бешено смеялись, даже если не было смешных событий. Так что мне вообще не нравилось смотреть кинофильмы, сидя рядом с ними. Когда мы вернулись в общежитие, это было всего лишь без четверти 9. Бросснард очень любил карточную игру бридж, и он начал ходить по общежитию - искал, с кем бы можно было поиграть. Экли остался в моей комнате - но для разнообразия он не сидел на ручке кресла Стрэдлейтера, а лежал на моей кровати, уткнувшись лицом прямо в мою подушку. Он начал говорить своим монотонным голосом, царапая при этом все свои прыщи. Я уже 1000 раз намекал, чтобы он ушел - но все-таки никак не мог его выпроводить. А он всё продолжал говорить своим монотонным голосом о какой-то малышке, с которой он будто бы познакомился прошлым летом. Он уже, наверно, раз 100 рассказывал мне про нее - причем каждый раз совсем по-другому. Сейчас он говорил, что встретился с ней в "бьюике" своего кузена; а в следующий раз он говорил, что встретился с ней, когда прогуливался под мостиком на каком-то пляже. Но, разумеется, это всё была ерунда - я никогда не видел, чтобы у него была хотя бы 1 девушка. Я даже сомневаюсь, что он вообще способен полюбить. Но все-таки я решил пойти напрямик и сказал, что собираюсь писать сочинение за Стрэдлейтера, и если он уйдет, я смогу собраться с мыслями. И он действительно ушел - но, как всегда, не сразу, После этого я надел пижаму, сорочку и охотничью шапку и начал писать сочинение. Но всё дело в том, что я не мог вспомнить дом, комнату и так далее, настолько живописные, чтобы подошли для описания, которое Стрэдлейтер сказал мне сделать. Кроме того, мне не очень интересно описывать дома и комнаты. Я просто взял да и описал бейсбольную рукавицу своего брата Алли. Эта рукавица полевого защитника действительно была очень живописным предметом. И на пальцах, и на кармане - везде там левой рукой Алли (он был левшой) зелеными чернилами были написаны стихи. Именно в этом смысле она и была живописной. Алли написал на ней стихи, чтобы читать что-нибудь, когда он был в поле один, и никого из команды отбивающих рядом не было. В 1946 году, когда мы ездили в Мэн, он заболел лейкемией [Кстати, Морин Старр, первая жена Ринго, тоже умерла от лейкемии] и умер сравнительно недавно - 18 июля, всего лишь на 13 году жизни (несмотря на то, что обычно левши живут дольше). [Например, те же самые Пол и Ринго - они пережили и Джона, и Джорджа, и Линду, и Морин] Я очень любил его, и вы бы тоже его полюбили. Он был на 2 года моложе меня, но примерно в 50 раз умнее (да, психологи правду говорят - все левши умные). Он был настолько умный, что учителя постоянно писали моей матери о том, с каким удовольствием они бы приняли такого мальчика, как Алли, в свой класс. И это был не комплимент, а истинная правда. Кроме того, он был не только самым умным в семье, но и самым красивым. Хотя рыжеволосых обычно считают некрасивыми и глупыми - Алли никогда таким не был. А волосы у него были не просто рыжие, а огненно-красные. Если хотите - я могу рассказать вам, насколько рыжим он был. Когда мне было 10 лет, я начал учиться играть в гольф. Я помню, что однажды летом, когда мне было примерно 12, я вбрасывал мяч - и, случайно повернувшись, увидел Алли. Я был уверен, что он сидел на своем велосипеде за пределами забора, которым была окружена площадка для гольфа. Так он сидел за этим забором, в 150 ярдах от меня - и смотрел, как я вбрасываю мяч. Вот какой он был рыжий - издалека видно - и самый настоящий красавец! За обеденным столом он часто смеялся так громко, что чуть не падал со стула. После того, как я перебил все окна в гараже, меня решили подвергнуть какому-то психоанализу. Но я никого в этом не обвиняю - и это истинная правда. Когда он умирал, я спал в гараже и перебил кулаком все окна - просто от негодования. Мне даже хотелось перебить все окна в вагоне поезда, которым мы ехали тем летом - но моя рука уже была настолько разбитой и так сильно болела, что у меня ничего не получилось. Конечно, я понимаю, что это было глупо - но я ничего не мог с собой поделать. Я и сам не понимал, зачем я это делаю - но чтобы это понять, вы должны были бы хорошо знать Алли. Еще и до сих пор у меня рука болит, когда я хочу сжать ее в кулак. Но я стараюсь не обращать на это внимания - хирургом, виолончелистом и так далее мне всё равно уже не быть. Обо всем этом я и написал сочинение за Стрэдлейтера. Эту бейсбольную рукавицу Алли я захватил с собой - она лежала в моем чемодане - так что мне осталось только вытащить ее оттуда и скопировать все стихи, которые на ней были написаны. Нетрудно догадаться, что фамилию Алли я заменил - чтобы никто не знал, что это мой брат, а не Стрэдлейтера. Вообще-то, мне не очень хотелось это делать - но ничего более живописного я придумать не мог. Кроме того, мне всегда нравилось писать об этой рукавице. Я работал над этим сочинением целый час, так как мне пришлось печатать на некачественной машинке Стрэдлейтера, которая постоянно заедала. А свою машинку я давно уже отдал мальчику, который жил в нижней части коридора. Я закончил это сочинение примерно в 10-30, но совершенно не устал. Поэтому я выглянул в окно. Снег давно уже прекратился, но время от времени я слышал, как где-то машина не может разогнаться и поехать. Я также слышал, что Экли храпел - даже через занавеску ванной его храп можно было услышать. У него был хронический насморк - поэтому он так тяжело дышал во сне. У этого мальчика были практически все возможные и невозможные болезни - хронический насморк, прыщи, некрасивые зубы, одышка, крошащиеся ногти. Хоть он и глупый сукин сын, но слегка пожалеть его тоже не помешало бы.
« Последнее редактирование: 25 Июня 2011, 21:21:16 от Сапфо » Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #6 : 25 Июня 2011, 21:23:18 »

Глава 6

Есть такие вещи, которые трудно вспомнить. Например, я думаю, когда Стрэдлейтер вернулся от Джейн. То есть я имею в виду, что никак не могу точно вспомнить, что я делал, когда услышал, как он шагает вниз по коридору. Может быть, я просто смотрел в окно, а может быть, и нет - не помню, и всё. Так сильно я был взволнован. А когда я волнуюсь, то не могу просто дурачиться. Мне иногда приходится даже идти в ванную, если я чем-то взволнован. Но дело в том, что я так волнуюсь, что не могу идти в ванную - чтобы не прерывать свое волнение. Если бы вы знали Стрэдлейтера, вы бы тоже волновались. Пару раз мы с этим выродком одновременно устраивали свидания - я знаю, про что я сейчас говорю. Он на самом деле вел себя не очень честно. Вообще-то, в коридоре был линолеум, и я мог слышать его шаги, когда он подходил к комнате. Но я даже не помню, где я сидел, когда он заходил - у окна, в своем или в его кресле. Ну, никак не могу вспомнить - и всё. Он вошел и сказал, что на улице холодно. Потом он спросил: "Куда все девались? Тут всё так тихо и пусто, как в могиле". А я и не собирался ему отвечать. Ну, раз он был такой глупый, что даже не понял, что в субботу вечером все или уходят, или спят, или дома на выходных - я даже не повернул голову в его сторону, а про то, чтобы ответить ему, и речи не могло быть. Он начал раздеваться, а про Джейн ни единого слова не сказал. Я тоже молчал и только наблюдал за ним. Зато он поблагодарил меня за этот мой клетчатый пиджак. Потом он повесил его на вешалку в шкаф. Когда он снимал галстук, то спросил у меня, написал ли я за него сочинение. Я сказал, что написал, и что оно лежало у него на кровати. Расстегивая рубашку, он подошел к кровати и стал читать это сочинение. Вот так он стоял и читал, поглаживая свою голую грудь и живот с дурацким выражением лица. Он всегда поглаживал свою грудь или живот - так безумно он любил самого себя. И вдруг он спросил: "Послушай, Холден. Зачем ты написал сочинение про бейсбольную рукавицу?" "А что в этом плохого?" - спросил я тихо и спокойно. "То есть как - что в этом плохого? Я же говорил тебе, чтобы ты написал про дом, комнату и так далее". "Ты говорил вообще о чем-нибудь живописном. А какая разница - о чем писать? Разве бейсбольная рукавица не может быть живописной?" "Ерунда всё это!" - рассердился он. Он был по-настоящему обижен. - "Ты всё делаешь шиворот-навыворот". Он посмотрел на меня. "Не удивительно, что ты провалил все экзамены", - сказал он. - "Ты никогда не делаешь то, о чем тебя просят. Я хочу сказать, что ты совсем ничего не делаешь". "Хорошо, отдай его мне", - сказал я, подошел, забрал у него из рук это сочинение и порвал. "Зачем ты это сделал?" - спросил он. Я ничего ему не ответил, а только выбросил куски бумаги в мусорную корзину. Потом я лег на кровать, и никто из нас долго не мог сказать ни слова. Он полностью разделся - до трусов, а я лег на кровать и решил закурить. Вообще-то, курить в общежитии не разрешалось, но поздно ночью, когда все спали или уехали, никто бы всё равно не почувствовал запах дыма. Кроме того, я просто хотел помучить Стрэдлейтера - он сходил с ума, если я нарушал правила. Сам он никогда не курил в общежитии - да и мне тоже не разрешал. Про Джейн он так до сих пор ни одного слова и не говорил. Наконец, я начал: "Ты бы вернулся довольно поздно, если бы она расписалась только на 9-30 вечера. Это ты заставил ее так поздно расписаться?" Когда я спросил его об этом, он сидел на краю кровати и срезал ногти на ногах. "Подожди пару минут", - сказал он. - "Кто в субботу расписывается на 9-30 вечера?" Я буквально возненавидел его. "Вы ездили в Нью-Йорк?" - спросил я. "Да ты с ума сошел! Как мы могли ездить в Нью-Йорк, если она расписалась только на 9-30 вечера?" "Это круто". Он посмотрел на меня. "Послушай", - сказал он, - "если тебе хочется курить, не надо это делать в комнате. Спустись лучше к умывальнику. Тебя, может быть, и выгонят отсюда, но я-то останусь здесь еще надолго - до выпускных экзаменов". Но я пренебрег его советом и продолжал курить, как безумный. Я только повернулся в другую сторону и смотрел, как он срезает ногти на ногах. Ну, и школа! Одни срезают ногти на ногах, другие царапают прыщи, и так далее. "Ты передал ей привет от меня?" - спросил я его. "Да". Но я все-таки продолжал сомневаться в этом выродке. "И что она сказала?" - спросил я. - "Ты спрашивал у нее, выстраивает ли она дамки на последней горизонтали?" "Нет, не спрашивал. Или ты думаешь, что мы с ней всю ночь играли в шашки?" Я даже не хотел ему отвечать - так я его возненавидел. "А если вы не были в Нью-Йорке, так куда ты с ней ходил?" - спросил я его через некоторое время, с трудом сдерживая дрожь в голосе. Я так нервничал - я чувствовал, что просто произошло что-то очень смешное. Он закончил срезать ногти на ногах, встал с кровати - как и был, в одних трусах - и начал вести себя очень игриво. Он подошел к моей кровати, наклонился надо мной и начал игриво постукивать меня по плечу. "Прекрати это", - сказал я. - "Где вы с ней были, если не ездили в Нью-Йорк?" "Нигде. Мы просто сидели в машине". И он снова начал глупо и игриво слегка постукивать меня по плечу. "Прекрати это", - повторил я. - "В чьей машине вы сидели?" "Эда Бенки". Эд Бенки был баскетбольным тренером в Пенси. Стрэдлейтер был капитаном команды - за это Эд Бенки любил его больше всех и разрешал ему пользоваться своей машиной когда угодно. Вообще-то, ученикам не разрешали пользоваться учительскими машинами, но среди спортивных выродков уже сложилась своеобразная дружба. И такая своеобразная дружба среди спортивных выродков сложилась во всех школах, куда я ходил. Стрэдлейтер продолжал тихо постукивать меня по плечу. У него в руке была зубная щетка, которую он сунул себе в рот. "А что ты делал?" - спросил я. - "Как ты проводил время с ней в машине Эда Бенки?" Мой голос начал сильно дрожать. "Что ты говоришь? Уж не хочешь ли ты от меня мыла в рот?" "То есть?" "Это, мой друг, профессиональная тайна". Что было дальше - я уже не помню. Я только встал с кровати, как будто собирался спуститься, скажем, к умывальнику, а потом решил изо всех сил стукнуть его по зубной щетке, чтобы он, наконец, открыл свой рот. Но, разумеется, я промахнулся - я же не рассчитал удара. Кажется, я попал ему по другой стороне головы. Конечно, это вызвало у него боль - но не такую сильную, как мне хотелось. Дело в том, что я хотел ударить его очень сильно - но правая рука у меня до сих пор повреждена, и я даже не могу сжать ее в кулак. Откуда у меня это повреждение - я уже вам рассказывал. Дальше, как я помню, я упал на пол, а он сел мне на грудь, и его лицо покраснело. То есть он стал мне на грудь коленями - а весил он, как мне показалось, почти целую тонну. Он также схватил меня за руки, чтобы я не мог его бить - а то бы я, наверно, прикончил его на месте. "Что с тобой?" - постоянно спрашивал он, и его лицо всё больше и больше краснело. "Убери свои колени с моей груди", - сказал я ему. Я не просто говорил, а почти кричал - и это правда. "Давай, слезай с меня, выродок". Но он так этого и не сделал - он продолжал держать мои руки, а я называл его сукиным сыном, приблизительно 10 часов. Я даже не помню точно всё то, что я ему говорил. Я сказал, что он думает, что может уделить время всем тем, кого считает нужным. Я сказал, что он не обращает внимания на то, оставляет девочка все свои дамки на последней горизонтали или нет - а причина в том, что он не просто не очень умный, а самый настоящий дурак. Он не любил, когда я называл его дураком - а какой дурак вообще это любит? "Замолчи, Холден", - сказал он, со своим большим глупым красным лицом, - "просто замолчи, и всё". "А ты, дурак, даже не знаешь, как ее зовут на самом деле - Джейн или Дженни!" "А теперь замолчи, Холден, я предупреждаю тебя", - сказал он. - "Если ты не замолчишь, я тебя стукну". "Ты лучше убери свои глупые грязные колени с моей груди". "А если я тебя отпущу, ты закроешь свой рот?" Я даже не ответил ему. Он опять повторил: "Холден, если я тебя отпущу, ты закроешь свой рот?" "Да". Он слез с меня, и я тоже встал. Моя грудь сильно болела от его грязных колен. "Ты просто грязный глупый сукин сын", - сказал я ему. От этого он действительно обезумел. Он покачал своим большим дурацким пальцем перед моим лицом. "Холден, а теперь я тебя предупреждаю в последний раз. Если ты не прекратишь болтать, я буду..." "А зачем мне это нужно?" - спросил я почти с криком. "Вот такая проблема со всеми дураками. Так всегда следует разговаривать с дураком. Они никогда не хотят обсуждать ничего достаточно умного..." Потом он действительно набросился на меня, и я помню, что снова оказался на полу. Я не знаю, сбил он меня с ног или нет, поэтому ничего не могу сказать по этому поводу. Человека очень трудно сбить с ног - разве что только в кинофильмах. Но весь нос у меня был в крови. Когда я оглянулся, то увидел, что Стрэдлейтер стоял почти рядом с моей головой. В руках он держал свой бритвенный набор. "Отчего ты не можешь замолчать, когда я тебя прошу?" - спросил он. Его голос звучал нервно. Наверно, он боялся, что разбил мне голову или еще что-нибудь, когда я упал на пол. Но со мной было всё в порядке. "Ты сам просил этого, не так ли?" - сказал он со взволнованным видом. Мне даже не хотелось вставать. Я просто продолжал лежать на полу и говорить, что он глупый сукин сын. Я почти что орал, как безумный. "Послушай меня. Иди, вымой лицо", - сказал Стрэдлейтер. - "Ты меня слышишь?" Я ответил, что он тоже должен вымыть свое глупое лицо - это было сказано совсем по-детски, но я практически обезумел. Я сказал, чтобы он позвал кого-нибудь, идя к умывальнику, и дал время миссис Смит. Миссис Смит была женой привратника. Ей было примерно 65. Я сидел на полу, пока не услышал, что Стрэдлейтер закрыл дверь и спустился по коридору к умывальнику. Потом я встал и начал искать свою охотничью шапку, но никак не мог ее найти. Наконец, я нашел ее под кроватью и надел козырьком назад, как мне нравилось. Потом я подошел к зеркалу и посмотрел на свое лицо. Я никогда в жизни не видел такой кровавой раны. Рот, подбородок, даже пижама и сорочка - всё у меня было в крови. Я был одновременно и напуган, и, как ни странно, очарован этим зрелищем. Будучи весь окровавленный, я выглядел круто. Я дрался всего лишь 2 раза в жизни - и оба раза проиграл. И вообще я совсем не крутой - скорее наоборот. Говоря по правде, я человек миролюбивый. Мне показалось, что Экли, скорее всего, услышал этот шум и проснулся. Тогда я отодвинул занавеску ванной, чтобы зайти в его комнату и посмотреть, что он делает. Только я вошел в его комнату, как почувствовал специфический запах. Там всегда пахло чем-то странным - такая уж у него была привычка.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #7 : 25 Июня 2011, 21:25:33 »

Глава 7

Через занавеску ванной из нашей комнаты пробивался слабый свет, и я увидел, что он лежит на кровати. Я сразу понял, что он уже проснулся. "Экли", - спросил я. - "Ты уже встал?" "Да". Было довольно темно, и я наступил на чей-то башмак и чуть не разбил себе голову. Экли сидел на кровати, облокотившись на руку. Его лицо было обмазано белым лекарством от прыщей. В темноте он был похож на какое-то привидение. "А кстати, что ты сейчас делаешь?" - спросил я. "Ты хочешь знать, что я сейчас делаю? Я собирался спать, а вы тут начали устраивать этот шум. И все-таки, из-за чего вы подрались?" "Где выключатель?" Я никак не мог его найти. Моя рука скользила по всей стене. "А для чего тебе выключатель?.. Он возле твоей руки". Наконец, я нашел его и включил свет. Экли поднял руку, чтобы прикрыть глаза от света. "Какой ужас!" - сказал он. - "Что с тобой случилось?" Он имел в виду, что у меня всё лицо в крови. "Я подрался со Стрэдлейтером", - сказал я. Потом я сел на пол - стульев в этой комнате никогда не было. Я даже не знаю, что они могли сделать со своими стульями. "Послушай", - сказал я, - "а что, если мы сейчас немного поиграем в карты?" А надо сказать, что он очень любил карты. "Да ты же весь в крови. Вытри ее чем-нибудь". "Это не страшно - само пройдет. Послушай. Так ты хочешь немного поиграть в карты или нет?" "В карты? А кстати, ты знаешь, сколько сейчас времени?" "Еще не поздно. Где-то примерно 11 или 11-30". "Где-то примерно!" - ответил Экли. - "Послушай. Я утром должен рано встать, чтобы успеть на мессу. А вы тут вдруг начинаете орать и драться среди ночи... Кстати, за что вы дрались?" "Это долгая история, Экли, и я не собираюсь тебя мучить. Я хочу, чтобы тебе было хорошо", - сказал я. Мне никогда не хотелось обсуждать с ним свою личную жизнь. Прежде всего, он был совершенно глупый. Даже Стрэдлейтер по сравнению с ним казался гением. "А хорошо будет", - спросил я, - "если я сегодня буду спать на кровати Эли? Он ведь до завтра не приедет сюда, не так ли?" Я прекрасно знал, что он действительно не приедет - Эли постоянно уезжал домой на выходные. "Я тоже не знаю, когда он вернется - и вернется ли вообще", - ответил Экли. Это очень обидело меня. "Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не знаешь, когда он вернется - и вернется ли вообще? Он же всегда возвращается только по воскресеньям, не так ли?" "Так-то оно, конечно, так, но это еще не значит, что на его кровати может спать кто угодно". Это добило меня. Я встал с пола и похлопал его по плечу. "Ты принц, маленький Экли", - сказал я. - "Ты знаешь это?" "Нет, я имею в виду только то, что на его кровати не может спать кто угодно..." "Ты настоящий принц. Ты благородный, как джентльмен, и умный, как профессор", - сказал я. И он действительно был таким. "У тебя, случайно, сигарет нет? Скажи, что нет, иначе я упаду мертвым". "Ну, разумеется, нет. Послушай, за что была эта драка?" Я так и не ответил ему, а только встал, подошел к окну и посмотрел в него. И вдруг я почувствовал себя совершенно одиноким. Мне даже захотелось умереть. "И все-таки, за что была эта драка?" - спрашивал Экли, наверно, уже в 15 раз. Нетрудно догадаться, что он мне надоел своими постоянными расспросами. "За тебя", - сказал я. "За меня?" "Да, я защищал твое честное имя. Стрэдлейтер сказал, что ты очень нехороший человек, и я сделал всё возможное, чтобы он не разболтал это всем". Он начал волноваться. "Это правда? Ты не шутишь?" Я сказал, что я действительно шучу, а потом подошел к кровати Эли и лег на нее. Я чувствовал себя таким несчастным, таким одиноким. "В этой комнате пахнет грязным бельем", - сказал я. - "Когда ты, наконец, отдашь его в стирку?" "Если тебе не нравится, ты знаешь, что можно сделать", - сказал Экли. Он был остроумным мальчиком. - "И не забудь выключить свет". Но я выключил свет не сразу. Я просто продолжал лежать на кровати Эли, думая о Джейн. Я чуть с ума не сошел, думая о том, что она делала со Стрэдлейтером на какой-то неизвестной стоянке в этой массивной машине Эда Бенки. И каждый раз, когда я думал об этом, мне хотелось выброситься из окна. Жалко, что вы не знаете Стрэдлейтера - но зато я знаю его слишком хорошо. Многие мальчики в Пенси говорили, что уже начинают общаться с девочками - например, тот же самый Экли - но Стрэдлейтер и на самом деле общался. Я, по крайней мере, знаком уже с 2 девочками, которым он уделял внимание - и это правда. "Расскажи мне историю своей очаровательной жизни, маленький Экли", - сказал я. "А ты не забудь выключить свет. Я утром должен рано встать, чтобы не опоздать на мессу". Тогда я встал и выключил свет, чтобы успокоить его, а потом снова лег на кровать Эли. "Ты будешь спать на кровати Эли?" - спросил Экли. Этот мальчик был хорошим хозяином. "Может быть, да, а может быть, и нет. Не волнуйся". "А я и не волнуюсь. Но разве Эли понравится, когда он приедет, а его место будет занято другим?" "Успокойся, я не буду здесь спать - я не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством". Через пару минут он уже безумно храпел. А я просто лежал в темноте, стараясь не думать о том, что делали Джейн и Стрэдлейтер в машине Эда Бенки. Но это было практически невозможно. Проблема была в том, что я знал технологию Стрэдлейтера - и от этого мне было еще хуже. Однажды мы с ним одновременно устроили свидание в машине Эда Бенки - Стрэдлейтер со своей подругой на заднем сидении, а я со своей на переднем. У этого мальчика была своя технология. Он очаровывал ее своим спокойным, искренним голосом - как будто он не только самый красивый, но и самый искренний и честный мальчик. Мне было тошно слушать его. Подруга всё говорила: "Не надо, хватит, перестань..." Но Стрэдлейтер продолжал очаровывать ее своим искренним голосом, подражая Аврааму Линкольну - и наконец, на заднем сидении стало ужасно тихо. И это больше всего смущало. Я не думаю, что он уделял этой девочке много внимания - но в тот день все-таки уделил. Или почти уделил. Пока я лежал и старался ни о чем не думать, я услышал, что Стрэдлейтер вернулся от умывальника в нашу комнату. Он разложил по местам все свои крохотные принадлежности и открыл окно. Он очень любил свежий воздух. Потом, через некоторое время, он выключил свет. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, где я. А на улице было так скучно. Даже ни одной машины больше не было слышно. Я чувствовал себя настолько одиноким и несчастным, что решил разбудить Экли. "Вставай, Экли", - сказал я так тихо, чтобы Стрэдлейтер не услышал меня через занавеску ванной. Но Экли тоже не услышал меня. "Вставай, Экли!" - повторил я громче. Но он всё равно не слышал - он лежал, как каменный. "Вставай, Экли!" Наконец, он меня услышал. "Что с тобой случилось?" - спросил он. - "Я спал, а ты разбудил меня". "Послушай. Что такое уйти в монастырь?" - спросил я его. Я просто шалил с этой мыслью - уйти в один из монастырей. "Нужно ли для этого быть католиком?" "Конечно, для этого нужно быть католиком. А ты, выродок, разбудил меня только для того, чтобы задать этот глупый вопрос?" "Иди спать. Я не собираюсь уходить ни в какой монастырь. Просто такая уж у меня судьба. Я попал в монастырь, где все монахи плохие - или дураки, или просто выродки". Когда я сказал это, Экли сел на кровати. "Послушай", - сказал он. - "Мне всё равно, что ты говоришь обо мне или о ком-нибудь другом - но если ты будешь смеяться над религией..." "Успокойся", - сказал я. - "Никто не смеется над религией". Я встал с кровати Эли и подошел к двери. Я больше не хотел околачиваться в такой дурацкой обстановке. Но потом я остановился, взял Экли за руку и с притворством крепко пожал ее. Он сразу же отодвинул руку от меня. "Что это значит?" - спросил он. "А ничего это не значит. Я просто хочу поблагодарить тебя за то, что ты принц - вот и все дела", - сказал я своим очень искренним голосом. "Ты просто превосходный, маленький Экли", - сказал я. - "Ты знаешь это?" "А ты остроумный мальчик. Когда-нибудь кто-нибудь прибьет тебя..." Но мне даже не хотелось его слушать. Я закрыл дверь и вышел в коридор. Все или спали, или ушли, или уехали домой на выходные, так что в коридоре было очень тихо и скучно. За дверью комнаты Лиги и Гофмана валялась пустая коробка от зубной пасты - спускаясь по лестнице, я постоянно футболил ее своими домашними туфлями, обшитыми овчиной. Мне прежде всего хотелось спуститься и посмотреть, что делает Мэл Бросснард. Но вдруг я передумал. Я решил, что мне следует сегодня же убраться из Пенси - и чем скорее, тем лучше. И незачем еще ждать какой-то там среды. Мне просто больше не хотелось продолжать околачиваться там - таким грустным и одиноким я себя чувствовал. Вот я и решил снять номер в какой-нибудь нью-йоркской гостинице - лучше всего, если она будет не очень дорогая - и спокойно переждать там до самой среды. А в среду я вернусь домой - совершенно отдохнувший и в возвышенных чувствах. Я рассчитывал, что родители вряд ли получат письмо от старого мистера Термера, в котором написано, что меня выгнали, раньше вторника или среды. Поэтому мне совершенно не хотелось возвращаться домой, пока они его не получат и полностью не переварят в своем уме. Мне не хотелось быть дома сразу после получения этого письма. Ведь у меня очень вспыльчивая мать. Но после того, как она что-нибудь полностью переварит в своем уме, она уже совсем не плохая. Кроме того, мне нужны были хорошие каникулы - а то мои нервы уже были на пределе и не выдержали бы. Именно это я и решил делать. Тогда я вернулся в комнату и включил свет, чтобы сложить все свои вещи. Некоторые вещи у меня были уже сложены. Стрэдлейтер даже не проснулся. Я зажег сигарету, оделся и уложил оба чемодана, которые у меня были. Это заняло у меня 2 минуты - я вообще очень быстро складываюсь. И только одна вещь немного разочаровала меня. Это были новые коньки, которые мать прислала мне всего пару дней назад. И это разочаровало меня. Я помню, как мать ездила в Сполдинг и задавала продавцу миллионы глупых вопросов - а теперь меня снова выгнали. От этого мне стало грустно. Кроме того, она купила мне совсем не те коньки, которые я просил - мне хотелось беговые, а она купила хоккейные - и от этого мне тоже стало грустно. И такое бывает почти каждый раз, когда мне кто-нибудь делает подарки - от этого мне потом становится грустно. После того, как я сложил все вещи, я пересчитал свои капиталы. Я точно не помню, сколько их у меня было, но я чувствовал себя достаточно богатым. Неделю назад бабушка прислала мне целую кучу денег. У меня бабушка очень щедрая на капитал. Она уже старая и начинает терять память - поэтому и присылает мне именинные подарки чуть ли не 4 раза в год. И все-таки, даже будучи достаточно богатым, я рассчитывал, что несколько лишних долларов никогда не помешают. Кто знает, что может произойти? Тогда я спустился по коридору и разбудил Фредерика Вудрафа - этому мальчику я отдал печатную машинку. Я спросил, сколько он мне даст за нее - это был очень богатый мальчик. Он сказал, что и сам не знает, так как не хочет ее покупать. Но все-таки он купил ее. Она стоила около 90 долларов, но он купил ее всего лишь за 20 - обиделся, что я разбудил его. Когда я уже полностью приготовился к отъезду, сложил вещи и так далее, я немного постоял на лестнице, в последний раз осматривая коридор. И неизвестно, отчего мне захотелось плакать. Потом я надел козырьком назад, как мне нравится, свою охотничью шапку, выкрашенную в красный цвет в знак симпатии к Советской России, и закричал во весь голос: "Спите, дураки!" Клянусь, что я разбудил всех выродков на своем этаже. А потом я вышел. Какой-то придурок разбросал на лестнице ореховую скорлупу, так что я чуть не сломал себе шею.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #8 : 25 Июня 2011, 21:26:30 »

Глава 8

Было уже так поздно вызывать какое-нибудь такси, что я вынужден был идти на вокзал пешком. Это было совсем недалеко, но холодно и трудно идти по снегу, а чемоданы всё время били меня по ногам. Но все-таки я наслаждался свежим морозным воздухом. Единственной проблемой были разбитые Стрэдлейтером нос и верхняя губа, которые болели от холода. Он разбил мне губу и чуть не поломал зубы - так что было действительно больно. Зато уши чувствовали себя хорошо. Шапка, которую я купил, прикрывала уши, и я натянул ее посильнее - независимо от того, как я при этом выглядел. Кроме того, вокруг никого не было - все спали. Я был доволен, когда пришел на вокзал, так как мне оставалось ждать поезда всего каких-то 10 минут. Пока я ждал, я набрал в руки снега и вытер окровавленное лицо. Я вообще очень люблю ехать в поезде - особенно по ночам, когда свет включен, в окнах темно, и какой-нибудь мальчик проходит по коридору и продает кофе, бутерброды или журналы. Обычно я покупаю бутерброд с ветчиной и 4 журнала. Когда я еду в поезде по ночам, я чаще всего читаю какой-нибудь глупый рассказ в журнале - и меня даже не тошнит от этого. Может быть, вы знаете такие рассказы про множество крепкоскулых мальчиков-притворщиков по имени Дэвид и множество девочек-притворщиц по имени Лидия или Марсия, которые всегда зажигают этим Дэвидам трубки. Я обычно читаю подобные рассказы, когда еду в поезде по ночам. Но на этот раз всё было по-другому. Мне не хотелось даже читать. Я просто сидел и ничего не делал. Я только снял свою охотничью шапку и положил ее в карман. Вдруг в Трентоне зашла какая-то женщина и подсела как раз ко мне. Вагон был совершенно пустой, так как было уже поздно - но она подсела именно ко мне, а не на какое-нибудь свободное место, так как у нее была очень большая сумка, а я был на переднем сидении. Она поставила сумку в середину коридора, где проводник или кто-нибудь другой мог бы на нее наступить. У нее также были орхидеи, как будто она только что побывала на каком-нибудь большом празднике. Я думаю, что ей было лет 40 или 45 - но при этом она была самой настоящей красавицей. Женщины практически добивают меня - и это правда. Вообще-то, я не имею в виду, что я такой уж бабник - но все-таки меня часто тянет к женщинам. Я хочу сказать, что они мне просто очень нравятся. Они всегда оставляют свои сумки в середине коридора. В общем, мы сидели так - и вдруг она спросила у меня: "Извини, но у тебя, кажется, приклеен логотип подготовительной школы Пенси?" Она взволнованно осматривала мои чемоданы. "Да", - ответил я. И она была права. На одном из моих чемоданов действительно был приклеен логотип Пенси. Оказывается, всё очень просто. "Ты едешь в Пенси?" - спросила она таким красивым голосом, как будто всегда только и делала, что говорила по телефону. "Да", - ответил я. "Ну, вот и прекрасно! Может быть, ты знаешь моего сына, Эрнеста Морроу? Он тоже ходит в Пенси". "Да, мы с ним в одном классе". Вне всякого сомнения, ее сын был самым большим выродком, какой только ходил в Пенси, за всю крохотную историю этой школы. Он всегда спускался по коридору после бани, хлопая всех своим старым мокрым полотенцем. Вот какой это был мальчик. "Это очень хорошо", - сказала женщина, но не просто так - она была прекрасна. "Должно быть, я расскажу Эрнесту, что мы встретились", - сказала она. - "А кстати, дорогой, как тебя зовут?" "Рудольф Смит", - сказал я, не желая выдавать ей всю историю своей жизни. На самом деле Рудольфом Смитом звали привратника нашего общежития. "Тебе нравится в Пенси?" - спросила она меня. "В Пенси? Очень даже неплохо. Правда, это не рай, но не хуже, чем в любой другой школе. Там есть много способных и добросовестных". "Эрнесту очень нравится". "Я знаю это", - ответил я. Потом я начал нести всякую ерунду и бессмыслицу. "Он хорошо привыкает к любой обстановке. И это правда. Я имею в виду, что он прекрасно знает, как привыкать". "Ты так думаешь?" - спросила она меня. Чувствовалось, что она заинтересована в этом. "Эрнест? Конечно", - ответил я, наблюдая, как она снимала рукавицы. Она была вся в драгоценностях. "Я сломала ноготь, выходя из такси", - сказала она, посмотрела на меня и улыбнулась. Ее улыбка была просто прелестной - и это правда. Большинство людей или плохо улыбаются, или не улыбаются вообще. "Я и отец всегда беспокоимся об Эрнесте", - сказала она. - "Мы иногда чувствуем, что он не очень-то общительный". "Что вы имеете в виду?" "Это разумный мальчик. Он не очень-то любит общаться с другими мальчиками. Скорее всего, он воспринимает всё гораздо серьезнее, чем следует в его возрасте". Разумный?! Это добило меня. Морроу был таким же разумным мальчиком, как, скажем, спинка кресла. Я внимательно смотрел на нее. Она совершенно не возбуждала меня. Она выглядела так, как будто могла догадываться, что она мать такого выродка. Но о матери вряд ли можно что-нибудь сказать - она всегда болеет за своих детей. Но дело в том, что мне просто понравилась мать Морроу. Она была хорошая. "Здесь можно курить?" - спросил я ее. Она оглянулась. "Рудольф, мне кажется, что это вагон для некурящих", - сказала она. Рудольф?! Это добило меня. "Хорошо. Я буду курить, пока на меня не начнут кричать", - сказал я. Она вытащила сигарету, и я зажег. Даже несмотря на курение, она выглядела хорошо. Она вдыхала, но не глотала дым, как делают многие женщины ее возраста. Она была просто очаровательной. Не удивительно, что все мужчины восхищались ею - по крайней мере, мне так казалось. Она смотрела на меня как-то смешно. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что она вдруг сказала: "Дорогой, у тебя весь нос в крови". Я кивнул и вытащил носовой платок. "Я упал в снег", - сказал я. - "Но под ним был крепкий лед". Может быть, я бы и рассказал ей, что произошло на самом деле, но это была бы слишком долгая история. Но она мне понравилась. Я даже начал жалеть, что назвался Рудольфом Смитом. Я сказал: "Эрни - один из самых заметных мальчиков в Пенси. Вы знаете это?" "Нет, не знаю". Я кивнул. "Да, действительно понадобилось много времени, чтобы все узнали его. Это смешной и во многом странный мальчик - вы понимаете, о чем я говорю? Когда я впервые встретил его, мне показалось, что он самый настоящий сноб. Но потом оказалось, что это совсем не так. Он просто настолько оригинальная личность, что нужно много времени, чтобы его узнать". Миссис Морроу ничего не ответила, но вы бы только посмотрели на нее! Она буквально приклеилась к сидению после моих слов. Любая мать хочет слышать, какие у нее прекрасные дети. Поэтому я и начал нести всякую ерунду и бессмыслицу. "Он вам рассказывал о выборах?" - спросил я ее. - "Я имею в виду выборы старосты класса". Она покачала головой. Она была просто поражена моими словами - и это правда. "Да, многим из нас хотелось, чтобы Эрни был старостой. Это был просто единогласный выбор. Я хочу сказать, что он был единственным мальчиком, который действительно мог бы справиться с этой работой", - сказал я, выдавливая из себя каждое слово. - "Но выбрали другого мальчика, Гарри Фенсера. Простая и очевидная причина в том, что Эрни отказался от своей кандидатуры. Он ведь такой скромный, застенчивый и так далее. Он не хотел... Вы должны заставить его преодолеть эту застенчивость". Я посмотрел на нее. "Он вам говорил об этом?" "Нет, не говорил". Я кивнул. "Вот такой Эрни. Не говорил - и не скажет. Это его единственный недостаток - скромность и застенчивость. Вы должны заставить его успокоиться". Как раз в этот момент вошел проводник и попросил у миссис Морроу билет - это дало мне возможность прекратить свою болтовню. Но я рад, что мне удалось поболтать. Если такой мальчик, как Морроу, хлопает всех полотенцем - а ведь это же больно! - он будет крысоподобным не только в детстве. Он останется крысоподобным на всю жизнь. Но я клянусь, что после той ерунды и бессмыслицы, которую я нес, миссис Морроу будет думать, что это очень скромный и застенчивый мальчик, который отказался от своей кандидатуры на выборах старосты. Вполне возможно - я не могу сказать. Матерей довольно трудно понять в этом деле. "А коктейль мне можно?" - спросил я ее. У меня было такое настроение, что хотелось чего-нибудь выпить. "Мы поедем в автомобильный клуб, хорошо?" "Дорогой, разве тебе можно пить спиртное?" - спросила она меня, но не грубо. Она была слишком очаровательна, чтобы грубить. "Конечно, нельзя, но они обычно смотрят на мой рост", - ответил я. - "Кроме того, я уже седой". Я повернулся и показал ей свою проседь. Это очаровало ее. "Давайте, присоединяйтесь ко мне", - сказал я. Мне было приятно в ее обществе. "А я не считаю, что так лучше. Но все-таки благодарю тебя, дорогой", - сказала она. - "Кроме того, автомобильный клуб закрыт. Не забывай, что уже очень поздно". Она была права. Я совсем забыл о том, сколько времени. Потом она посмотрела на меня и спросила о том, чего я больше всего боялся: "Эрнест написал, что приедет домой на каникулы, которые начинаются в среду", - сказала она. - "Надеюсь, что тебя вызовут домой не из-за болезни в семье". Я сразу понял, что она не совала нос в чужие дела, а на самом деле волновалась об этом. "Нет, дома всё в порядке", - сказал я. - "А вот мне нужна операция". "Очень жаль", - сказала она. И это правда. Мне тоже было очень жаль, что я сказал это - но уже было поздно. "Это не очень серьезно. У меня просто небольшая опухоль на голове". "Этого не может быть!" Она приложила палец к губам. "Ничего, всё будет хорошо! Во-первых, это снаружи, а не внутри. А во-вторых, она такая маленькая, что за 2 минуты ее уберут". Потом я начал читать расписание, которое у меня было в кармане - мне просто надоело врать. Если мне что-нибудь нравится, я могу делать это часами. И я не шучу - действительно часами. После этого мы разговаривали очень мало. Она читала модный журнал, который был у нее с собой, а я некоторое время смотрел в окно. Она вышла в Ньюарке. Она пожелала мне удачи, чтобы операция прошла успешно. Она продолжала называть меня Рудольфом. Потом она пригласила меня к Эрни в гости летом - в Глостер, штат Массачусетс. Она сказала, что их дом находится на берегу, и что у них есть что-то вроде теннисного корта - но я только поблагодарил ее и сказал, что уезжаю с бабушкой в Южную Америку. На самом деле это было слишком круто, так как бабушка давно уже выходит из дома только по большим праздникам. Но я просто ни за какие капиталы в мире не хотел бы приезжать к Морроу в гости, так как он сукин сын - даже если бы мне было очень плохо.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #9 : 25 Июня 2011, 21:27:05 »

Глава 9

Выйдя на станции Пенн, я сразу же вошел в телефонную будку. Мне очень хотелось куда-нибудь позвонить. Я оставил чемоданы снаружи, чтобы наблюдать за ними, но когда я вошел, мне стало ясно, что звонить некому. Старший брат ДБ был в Голливуде, а младшая сестра Фива уже спала - она обычно ложится в 9 вечера, так что я бы всё равно не смог ей позвонить. Но проблема была не в том, разбудил бы я ее или нет, а в том, что вряд ли она вообще ответила бы мне. Чаще всего со мной по телефону говорят родители, так что от этой затеи пришлось отказаться. Потом я решил позвонить матери Джейн Галлахер, чтобы узнать, когда у Джейн начинаются каникулы, но было уже слишком поздно, чтобы ей звонить. Потом я решил позвонить Салли Хейс - девочке, к которой я довольно часто ходил в гости - так как у нее давно уже начались каникулы. Она написала мне об этом в длинном притворном письме, приглашая меня помогать ей украшать елку в канун Нового года - но я боялся, что мне ответит ее мать. Дело в том, что ее мать была подругой моей матери, и я представил себе, как она, ломая ноги, подходит к телефону и рассказывает моей матери о том, что я в Нью-Йорке. Кроме того, я еще не настолько сошел с ума, чтобы звонить старой миссис Хейс. Она однажды сказала Салли, что я дикарь и у меня нет никаких целей в жизни. А потом я решил позвонить Карлу Люсу - мальчику, который ходил в Вултонскую школу, когда я там учился - но я его недолюбливал. Кончилось тем, что я решил вообще никуда не звонить, а просто вышел из будки, пробыв там примерно 20 минут, взял чемоданы и пошел в тоннель, чтобы вызвать такси. Но, будучи рассеянным, я по привычке дал водителю свой домашний адрес, совершенно забыв, что я собирался поселиться в какой-нибудь гостинице на пару дней и не показываться дома, пока не начнутся каникулы. Я вспомнил об этом только тогда, когда мы уже проехали половину парка. И я сказал: "Извините, я дал вам неправильный адрес. Я хочу, чтобы вы развернулись и поехали обратно в центр города". Водитель оказался очень остроумным человеком. "Здесь, малый, разворачиваться нельзя. Это дорога с односторонним движением. Придется ехать до самой 90 улицы". Мне не хотелось начинать спор. "Хорошо", - сказал я. И вдруг я задумался о чем-то. "Послушайте", - спросил я. - "В южной части центрального парка есть маленькое озеро. Там живут утки. Вы, случайно, не знаете, куда деваются эти утки, когда озеро замерзает?" Я понял, что счастливый случай происходит примерно 1 раз из миллиона. Он повернулся и посмотрел на меня, как на сумасшедшего. "А скажи-ка ты мне, дружок, что ты собираешься делать?" - спросил он. - "Уж не подшутить ли надо мной?" "Да нет же, я просто интересуюсь - вот и все дела". Больше он ничего мне не сказал, и я тоже молчал - пока мы не выехали из парка на 90 улицу. Тогда он спросил: "Хорошо, дружок. А теперь куда едем?" "Дело в том, что я не хочу оставаться ни в одной из восточных гостиниц, где могут встретиться мои знакомые. А ведь я путешествую под большим секретом", - ответил я. Конечно, мне не нравятся такие грубости, как путешествие под большим секретом - но когда мне грубят, я и сам начинаю грубить. "А вы, случайно, не знаете, какая компания в гостиницах "Тафт" и "Нью-Йоркер"?" "Понятия не имею, малый". "Тогда везите меня в "Эдмонд"!" - сказал я. - "И не забудьте выпить вместе со мной коктейль. Я человек богатый". "Извини, малый, но мне нельзя". Конечно, он был хорошим собеседником и потрясающей личностью. Мы приехали в гостиницу "Эдмонд", и я записался туда. В такси на мне была охотничья шапка, выкрашенная в красный цвет в знак симпатии к Советской России, но перед тем, как записаться, я ее снял - чтобы меня не считали странным. И это действительно смешно. Я тогда еще не знал, что эта гостиница переполнена невоспитанными дураками, и все довольно странные. Мне дали совсем крохотную комнату, из окна которой ничего не было видно, кроме другой части гостиницы. Но мне было так плохо, что я даже не обратил внимания на то, красивый это вид или нет. Носильщик, который показал мне эту комнату, был 65-летним стариком и выглядел еще хуже, чем сама комната. Он зачесывал остатки волос в середину, чтобы спрятать лысину. По мне, уж лучше быть лысым, чем так делать. И все-таки, прекрасная работа для 65-летнего человека - носить чемоданы других людей и ждать, пока они заплатят ему за это. Я не думаю, что он был очень умный, но все-таки это действительно было ужасно. После того, как он ушел, я, всё еще в пальто и остальной одежде, выглянул в окно - больше мне делать было нечего. А в другой части гостиницы творилось нечто странное - вы бы удивились, если бы увидели это. Они даже не потрудились спрятаться от посторонних взглядов. Я заметил одного седого человека в шортах, довольно выдающегося вида, который делал такое, что я бы не поверил, если бы сам не увидел этого. Прежде всего, он положил чемодан на кровать. Потом он вытащил женскую одежду и надел на себя. Это были шелковые чулки, туфли на каблуках, корсет со свисающими ремнями и так далее. Потом он надел на себя тугое черное вечернее платье - клянусь, что это правда. Потом он начал ходить туда-сюда по комнате мелкими шажками, подражая женщинам, курить сигарету и смотреть на себя в зеркало. Кроме того, он был там один. А так как в ванной комнате больше никого не было, мне просто не хотелось на это смотреть. В другом окне, как раз над этим, я увидел мужчину и женщину, которые брызгали друг друга изо рта, но что было у них в стаканах - вода или вино - этого я рассмотреть не мог. Во всяком случае, сначала он набирал в рот и брызгал на нее, а потом она, в свою очередь, делала с ним то же самое. Вы бы только посмотрели на них! Они всё время истерически смеялись, как будто это было самое смешное, что только могло когда-нибудь происходить. Я не шучу - в гостинице действительно было полно невоспитанных. Наверно, я был единственным нормальным человеком во всей округе - и это еще не то слово. Я уже собирался было отправить Стрэдлейтеру телеграмму, чтобы он приехал в Нью-Йорк самым первым поездом - он бы стал королем в этой гостинице. Но вся проблема в том, что эта ерунда была очаровательным зрелищем, даже независимо от того, хотел я этого или нет. Например, женщина с обрызганным лицом была настоящей красавицей. Я имею в виду, что в этом-то и состоит моя самая большая проблема. Я считаю, что другого такого бабника, как я, вы никогда не видели. Иногда я думаю про такие мелкие пустяки, какие я вряд ли смогу делать, даже если будет возможность. Я также вижу, что это может быть очень смешно и глупо - если оба пьяные или что-то вроде этого, тогда они с женщиной брызгают воду или вино друг другу в лицо. Но дело в том, что сама эта идея мне не нравится. Если просто изучить это, уже будет неприятно. Я думаю, что тот, кто не любит женщину, не будет с ней шалить, а тот, кто ее любит, должен любить ее лицо, а тот, кто любит ее лицо, должен вести себя с ней осторожно, а не делать всякие мелкие пустяки, например, брызгать ее водой. Это действительно плохо - когда такие мелкие пустяки кажутся не только глупыми, но и смешными. Женщины также не очень-то помогают, когда вы стараетесь не быть слишком мелочными и не портить ничего действительно хорошего. Пару лет назад я познакомился с одной девочкой, которая была еще мелочнее меня. Она была такая мелочная! Но некоторое время мы вели себя очень смешно и глупо. Я не считаю любовные отношения чем-то слишком крутым. Мне вообще непонятно, где я и что происходит со мной. Я составляю для себя любовные правила - но сразу же их нарушаю. Например, в прошлом году я составил такое правило, что с девочками нельзя шалить - и это вызвало у меня острую боль в душе. Но я нарушил это правило в ту же самую неделю - а точнее, в тот же самый день. Я целый день обнимался с ужасной притворщицей, которую звали Анна Луиза Шерман. Любовные отношения - это для меня что-то совершенно непонятное. Клянусь, что это действительно так. И пока я там стоял, мне пришло в голову позвонить самой Джейн - я имею в виду вызвать ее с большого расстояния (а она уехала в район Британского музея), вместо того, чтобы спрашивать у ее матери, когда она приедет домой. Вообще-то ученикам ночью вряд ли можно звонить, но я уже всё рассчитал. Кто бы ни ответил на звонок, я собирался сказать, что я ее дядя, что ее тетя разбилась в машине, и мне нужно немедленно с ней поговорить. Это бы действительно подошло. Но единственная причина того, что я это не сделал - я был не в настроении. А если я не в настроении, то у меня никогда ничего не получается. Через некоторое время я сел в кресло и закурил. Я чувствовал, как будто мне наставили рога. Придется это признать. Потом вдруг мне в голову пришла одна мысль. Я вытащил кошелек и начал искать адрес, который дал мне один мальчик, ходивший в Принстон - я его встретил прошлым летом на празднике. Наконец, я нашел его. Смешно, что кошелек полинял, но я всё равно мог прочитать - это был адрес одной девочки, которая не была слишком любвеобильной, но однажды уже прошла через это, как сказал мальчик из Принстона. Однажды он пришел с ней на танцы в Принстон, и за это его чуть не выгнали оттуда. Она так комично выглядела - особенно когда раздевалась. Но все-таки я подошел к телефону, чтобы позвонить ей. Звали ее Фета Кавендиш, она жила в гостинице "Стэнфорд Армс" на углу 65 улицы и Бродвея. Без сомнения, это самая настоящая свалка. Некоторое время я думал, что ни ее, ни кого другого не было дома - никто не отвечал. Наконец, кто-то взял трубку. "Здравствуйте", - сказал я, понизив голос, чтобы она не могла определить моего возраста. У меня действительно довольно низкий голос. "Здравствуйте", - ответил женский голос, но не очень-то дружелюбно. "Это мисс Фета Кавендиш?" "Кто вы?" - спросила она. - "Кто позвонил мне в такое странное время?" Это немного напугало меня. "Да, я знаю, что уже очень поздно", - ответил я своим взрослым голосом. - "Простите меня, но я очень волнуюсь, когда общаюсь с вами". Я старался говорить тихо, спокойно и вежливо - и это правда. "Кто вы?" - спросила она. "Вы не знаете меня. Я друг Эдди Бердселла. Он предложил, чтобы, если я буду в городе, мы могли собраться и выпить пару-тройку коктейлей". "Кто вы? И чей вы друг?" Женщина на другом конце телефона стала настоящей тигрицей. Она почти что кричала на меня. "Эдди Бердселла", - ответил я. - "Только я не помню, как его полное имя - Эдмонд или Эдвард". Я действительно встречал его только 1 раз - на каком-то глупом празднике. "Я не знаю никого с таким именем. И если, парень, вы думаете, что мне нравится, когда меня будят посреди..." "Его зовут Эдди Бердселл, он из Принстона", - сказал я. Она начала искать это имя в своей памяти. "Бердселл из Принстонского колледжа?" "Да, конечно", - ответил я. "А вы тоже из Принстонского колледжа?" "Где-то около этого". "Ну, как там Эдди?" - спросила она. - "Но это действительно особенное время для того, чтобы звонить". "С ним всё хорошо. Он спрашивал, помните ли вы его". "Хорошо, благодарю. Он меня действительно помнит", - сказала она. - "А он просто великолепный. Что он сейчас делает?" Вдруг она стала дружелюбной. "Вы знаете - всё то же самое, что и раньше", - ответил я. Откуда мне знать, что он делает? Я вообще был едва знаком с этим мальчиком. Я даже не знал, он еще в Принстоне или нет. "Послушайте", - сказал я. - "Вам будет интересно, если мы где-нибудь встретимся и выпьем коктейль?" "А вы, случайно, не знаете, сколько времени?" - спросила она. - "А кстати, как вас зовут?" - Она вдруг перешла на британский акцент. - "Ваш голос молодо звучит". Я засмеялся. "Благодарю за комплимент", - ответил я тихо, спокойно и вежливо. - "Меня зовут Холден Коулфилд". Я мог бы назваться и вымышленным именем, но я не думал об этом. "Хорошо, мистер Коффл. Послушайте, я не привыкла встречаться посреди ночи - я ведь женщина работающая". "А завтра воскресенье", - ответил я ей. "Это хорошо, но мне всё равно нужно выспаться. Вы знаете, что это такое". "А я-то думал, что мы сможем вместе выпить 1 коктейль, пока еще не очень поздно". "Хорошо. С вами очень приятно", - ответила она. - "А кстати, где вы сейчас?" "Я в телефонной будке". "Ох", - сказала она. После этого была долгая пауза. "Да, мне бы хотелось когда-нибудь встретиться с вами, мистер Коффл. У вас такой приятный голос. Чувствуется, что вы действительно человек приятный. Но уже поздно". "А мне бы хотелось к вам приехать". "Хорошо. Обычно я говорю, что это великолепно. Я имею в виду, что мне бы тоже хотелось выпить с вами коктейль, но моя соседка по комнате больна. Она лежит всю ночь, но не спит. И вот только теперь она уснула. Вот и все дела". "Да, это плохо". "А где вы остановились? Может быть, мы завтра встретимся и выпьем коктейль?" "Мне хочется не завтра, а только сегодня", - ответил я. Какую большую глупость я совершил! Мне бы не следовало говорить этого. "Да, хорошо. Мне ужасно жаль". "Я передам Эдди привет от вас". "Это правда? Надеюсь, что вам нравится оставаться в Нью-Йорке. Это великолепное место". "Я знаю это. Спокойной ночи", - сказал я и повесил трубку. Я действительно всё испортил. Мне надо было уладить дело хотя бы с коктейлями.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #10 : 25 Июня 2011, 21:28:29 »

Глава 10

Было еще довольно рано. Я точно не знаю, сколько времени, но не очень-то поздно. И вообще, мне не нравится ложиться спать, если я еще не устал. Тогда я открыл чемоданы и стал искать чистую рубашку, а потом пошел в ванную, помылся и переоделся. Кажется, я потом спустился по лестнице, чтобы посмотреть, что делается в Лавандовой комнате. В гостинице был ночной клуб, который назывался Лавандовой комнатой. Но пока я переодевал рубашку, мне захотелось позвонить младшей сестре Фиве. Я вообще очень люблю разговаривать с ней по телефону. У нее ведь такой острый ум. Но все-таки я боялся ей звонить, так как она еще маленькая и привыкла ложиться спать очень рано - так что к телефону может подойти кто-нибудь другой. Конечно, если ответят родители, я могу повесить трубку, но этот номер вряд ли пройдет - они сразу догадаются, что это я. Особенно мать всегда меня узнаёт - у нее очень чувствительная душа. Но я действительно не собираюсь награждать Фиву никакими комплиментами. Вы бы только посмотрели на нее! Другой такой маленькой умницы и красавицы я в своей жизни никогда не видел. А она просто прелесть! До школы уже выучила всю азбуку, да и теперь она круглая отличница. Это я единственный дурачок в семье. Мой старший брат ДБ - писатель, а младший брат Алли, как я уже говорил, был самым настоящим мудрецом. И только я так дурачком и остался. Вы бы только посмотрели на Фиву! Волосы у нее, правда, не такие, как у Алли, но тоже немного рыжеватые. Летом она их слегка укорачивает и гладко зачесывает за уши. А уши у нее маленькие и очень красивые. Но до зимы ее волосы успевают отрасти настолько, что уже можно заплетать их в косички. И в любом виде она выглядит хорошо. Ей всего лишь 10 лет. Она такая же худая, как и я, но ее худоба довольно красивая. Однажды я видел из окна, как она переходит 5 авеню и идет в парк. У нее очень красивая стройная фигура спортивного типа. Я хочу сказать, что Фиву все любят. Например, если я что-нибудь ей говорю, она сразу понимает, что я имею в виду. Кроме того, я могу ходить с ней куда угодно. Если, скажем, показать ей плохой кинофильм - она точно знает, что этот кинофильм плохой. И наоборот, если показать ей прекрасный кинофильм - она точно знает, что этот кинофильм прекрасный. Однажды мы с ДБ взяли ее на французский кинофильм "Жена пекаря" с участием некоего Реми - это ее добило. Ей больше нравится "39 шагов" с Робертом Донатом. Мы с ней смотрели этот кинофильм примерно 10 раз, и она уже буквально выучила его. Например, когда Донат подходит к шотландской ферме или убегает от полицейских, Фива говорит то же самое, что и шотландец в кинокартине - "Давай, ешь селедку!" Она уже помнит все диалоги. И так же, как в кинокартине профессор, который на самом деле немецкий шпион, показывает Роберту Донату свой палец с отрубленным суставом - Фива тоже в темноте сует свой маленький пальчик прямо мне в лицо. А вот Битловские фильмы - "Вечер трудного дня", "Помогите", "Волшебное таинственное путешествие", а особенно "Желтую подводную лодку" - она просто обожает! И вообще, ее трудно не полюбить. Единственная проблема в том, что она иногда бывает слишком эмоциональной для своего детского возраста - и это правда. Кроме того, она всегда пишет какую-то книгу, но никак не может дописать ее до конца. В этой книге идет речь о маленькой Гизелле Уотерфилд - Фива называет ее "Газеллой". Эта Газелла Уотерфилд работает детективом. Она считается сиротой, но иногда появляется ее старик-отец. Он всегда выглядит, как "высокий привлекательный джентльмен лет 20" - и это меня добивает. Клянусь, что, увидев Фиву, вы все ее полюбите. Она была умницей и красавицей даже в самом раннем детстве. Очень давно, когда она была еще совсем маленькой, мы с Алли часто водили ее в парк - в основном по воскресеньям. У Алли была лодка с парусом, на которой он часто катался по воскресеньям, и мы также брали с собой Фиву. Она шла между нами, в белых перчатках, как настоящая леди. А когда мы с Алли разговаривали о том, о сём, Фива слушала. Иногда мы даже забывали, что она находилась рядом - такая она была маленькая - но она всегда давала о себе знать. Она вмешивалась в разговор, толкала Алли и меня и спрашивала: "Кто это сказал - Бобби или леди?" Мы говорили ей, кто это сказал - тогда она отвечала: "О!" - и продолжала слушать нас дальше. Она буквально добивала Алли тем, что он безумно любил ее. Теперь ей 10 лет, и она уже не такая маленькая, как раньше - но до сих пор она продолжает добивать всех своим острым умом. По крайней мере, мне всегда нравилось разговаривать с ней по телефону. Но я так боялся, что ответят родители - тогда они сразу узнают, что я в Нью-Йорке, что меня выгнали из Пенси и так далее. То есть я просто переодел рубашку - и всё. Когда я уже был готов, я спустился в коридор, чтобы посмотреть, что там происходило. Кроме нескольких шпионоподобных парней и нескольких продажных блондинок, в коридоре было практически пусто. Но я слышал, как в Лавандовой комнате играет оркестр, и сразу же пошел туда. Лавандовая комната не была слишком переполнена, но все-таки мне дали плохой стол где-то сзади. Мне следовало бы сунуть главному официанту под нос доллары. Я не шучу - в Нью-Йорке действительно деньги имеют важное значение. Оркестр играл фальшиво. Там еще был один певец. Звучали медные духовые, но не очень хорошего качества - довольно грубые. Людей моего возраста там было очень мало, а точнее - вообще никого. Это были в основном хвастливые пожилые мужчины, которые устраивали свидания. И только за столом рядом с моим сидели 3 девушки лет 30 или где-то около того. Все 3 выглядели очень некрасиво в своих шляпах, по которым можно было сразу сказать, что они на самом деле никогда не жили в Нью-Йорке - и только одна из них, блондинка, была более миловидной. Это была довольно привлекательная блондинка, и я начал бросать на нее взгляд - но тут подошел официант, чтобы я сделал заказ. Я заказал шотландское виски с содой, но только чтобы он их не смешивал - я говорил это быстро, так как, если я буду колебаться и бормотать что-то несуразное, они подумают, что мне меньше 21, и продадут что-нибудь безалкогольное. Но мне все-таки пришлось с ним повозиться. "Извините", - сказал он, - "где ваше удостоверение о возрасте - например, водительские права?" Я сердито посмотрел на него, как будто он обидел меня, и спросил его: "А разве я выгляжу моложе 21 года?" "Извините, но у нас..." "Хорошо, хорошо", - сказал я, предварительно всё рассчитав. - "Принесите мне кока-колу". Он уже собирался уходить, но я снова позвал его. "И не забудьте подмешать туда какой-нибудь ром", - попросил я очень вежливо. - "Когда я трезвый, мне трудно находиться в таком грубом месте. Не забудьте подмешать туда какой-нибудь ром". "Извините", - сказал он, оставив меня в одиночестве. Но я не мог противоречить ему. Если их поймают на продаже спиртного малолеткам, их немедленно уволят с работы. А надо сказать, что я действительно малолетка. Я снова начал бросать взгляды на этих 3 ведьм за соседним столом - а точнее говоря, на блондинку: 2 другие совсем огрубели от голода. Но я делал это не очень-то заметно - просто окидывал всех 3 равнодушным взглядом. Но когда я это делал, все 3 сразу же начинали по-дурацки хохотать. Скорее всего, они думали, что я еще слишком маленький, чтобы давать им характеристику с первого взгляда. Это меня раздражало - уж не подумали ли они, что я собираюсь на них жениться? Мне следовало бы сразу охладить их пыл после того, как они это делали, но проблема была в том, что я хотел танцевать. Я вообще очень люблю танцевать, и у меня это хорошо получается. Поэтому я вдруг наклонился вперед и сказал: "Кто из вас, девушки, умеет танцевать?" Я спрашивал их не грубо, а наоборот - очень тихо, спокойно и мягко. Но они подумали, что это какая-то паника, и снова начали хохотать. Я не шучу - все 3 действительно были достаточно глупыми. "Я буду танцевать с вами по очереди", - сказал я. - "Хорошо? Как вы на это смотрите? Давайте!" Мне действительно хотелось танцевать. Наконец, блондинка встала, чтобы танцевать со мной, так как я в основном говорил именно с ней - и мы пошли с ней в танцевальный зал. Остальные 2 девушки почти что впали в истерику, когда мы это сделали. Конечно, мне пришлось с ними очень сильно повозиться, но дело того стоило - блондинка умела танцевать. Она танцевала со мной лучше, чем все остальные, вместе взятые. Я не шучу - есть глупые девушки, которые в танцевальном зале просто замечательны. Если девушка красивая, она половину времени старается водить меня по танцевальному залу, но если она действительно плохо танцует, лучше всего сидеть с ней за столом и что-нибудь пить. "Вы умеете хорошо танцевать", - сказал я блондинке. - "Вы могли бы стать балериной. Я имею в виду, что однажды уже танцевал с профессиональной балериной, но вы танцуете вдвое лучше ее. Вы знаете, кто такие Марко и Миранда?" "Что?" - спросила она, даже не слушая меня. Она оглядывалась по сторонам. "Я говорю - вы знаете, кто такие Марко и Миранда?" "Нет, не знаю". "Они танцуют в балете. Но она танцует не очень-то профессионально. Она делает только то, чего от нее ждут, а это далеко не профессионально. Вы знаете, когда девушка прекрасно танцует?" "Что вы говорите?" - спросила она, даже не слушая меня. Ее взгляд блуждал вокруг да около. "Я говорю - вы знаете, когда девушка прекрасно танцует?" "Нет, не знаю". "Когда я держу руку на вашей спине и думаю, что у меня под рукой ничего нет - ни бедер, ни колен, ни пяток и так далее - тогда можно считать, что девушка прекрасно танцует". Но она все-таки не слушала меня. Тогда я перестал обращать на нее внимание - мы просто танцевали. Танцевать с этой девушкой было глупо. Певец и его неприятный оркестр играли "Вот наступит день" Бадди Холли - но даже они не могли испортить ее окончательно. Это хорошая песня. Я старался не показывать фокусов, когда мы танцевали - я вообще не люблю, когда человек показывает хвастливые фокусы в танцевальном зале - но я много танцевал с ней, и она оставалась со мной. Самое смешное, что я думал - ей тоже это нравится. И вдруг она выдала такое мрачное замечание: "Мы с подругами однажды видели Питера Лорри", - сказала она. - "Лично. Это такой киноактер. Он покупал газету. Какой он милый!" "Вы счастливые", - сказал я ей. - "И это правда. Вы знаете об этом?" Она была глупая, зато умела хорошо танцевать. Я не удержался и поцеловал ее прямо в верхнюю часть глупого лба - это откуда волосы растут. Она обиделась, когда я это сделал. "Для чего вы это делаете?" "Ни для чего. Просто так. Вы действительно хорошо танцуете", - сказал я. - "У меня младшая сестра в 4 классе. Она такая же красивая, как вы, да и танцует тоже лучше всех живых и мертвых, вместе взятых". "Следите за своим языком, если вам не всё равно". Ну, и женщина - прямо-таки настоящая королева! "Откуда вы, девушки?" - спросил я ее, но она мне так и не ответила. Мне показалось, что она оглядывалась по сторонам, чтобы найти Питера Лорри. "Откуда вы, девушки?" - спросил я снова. "Что?" - переспросила она. "Откуда вы, девушки? Можете не отвечать, если вам этого не хочется. Я ничего от вас не требую". "Мы из Сиэтла, штат Вашингтон", - ответила она, делая мне одолжение. "Как приятно с вами общаться", - сказал я ей. - "Вы знаете это?" "Что?" Я не ответил. Все-таки это было выше ее понимания. "Вам хочется немного поплясать, если будут играть быстрый джаз? Не грубо плясать, подпрыгивать и так далее - а просто красиво и легко. Все старики и толстяки усядутся, когда будут играть быстрый джаз, так что у нас будет достаточно места. Хорошо?" "Для меня это не имеет значения", - ответила она. - "А кстати, сколько вам лет?" Это по неизвестным причинам обидело меня. "А зачем вам это нужно?" - спросил я. - "Мне 12 - я только выгляжу слишком большим". "Послушайте", - сказала она. - "Я уже говорила вам об этом. Мне противен этот типовой язык. Если вы будете говорить на типовом языке, я уйду с подругами и где-нибудь сяду". Я начал безумно спорить, так как оркестр заиграл быстрый джаз. Она танцевала со мной очень красиво и легко, но совсем не грубо. Она была так хороша! Мне нужно было только поддерживать ее. И когда она вертелась, ее маленькие красивые бедра мило покачивались. Я имею в виду, что она такая дивная! Когда мы сели, я почти уже влюбился в нее. И со всеми девушками так. Когда они делают мне что-нибудь приятное, даже если на них невозможно смотреть, или они глупые - я почти влюбляюсь в них, а потом не знаю, что со мной и где я нахожусь. Эти девушки буквально свели меня с ума. Они не пригласили меня сесть с ними за стол - в основном из-за того, что они были слишком глупые - но я всё равно сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Вероника Крабс или Крэбс - я уже точно не помню. 2 некрасивых звали Марта и Лаверна. А я сказал, что меня зовут Джим Стилл - это было первое имя, которое пришло мне в голову. Я хотел завести с ними какой-нибудь умный разговор, но это было практически невозможно, и мне пришлось силой заставлять их. Трудно было даже сказать, которая из 3 была глупее. Но все 3 оглядывали комнату так, как будто ждали, что в любой момент нагрянет куча звезд из кинофильмов. Возможно, они думали, что звезды из кинофильмов, приезжая в Нью-Йорк, всегда околачивались в Лавандовой комнате, а не в Аистином клубе, Марокко и так далее. И все-таки примерно через полчаса я выяснил, где они работают в Сиэтле. Оказалось, что все они работали в одной и той же страховой компании. Я спросил их, нравится ли им эта работа - но разве можно получить от них разумный ответ, если все 3 такие глупые? Я решил, что 2 некрасивые, которых звали Марта и Лаверна - это сестры, но если бы я спросил их об этом, они могли бы сильно обидеться. Я считаю, что ни 1 из них не хотела выглядеть так же, как остальные, и не могу обвинять их в этом - но все-таки это получается довольно интересно. Я танцевал со всеми 3 по очереди. Одна из некрасивых, Лаверна, тоже хорошо танцевала - а вот другая, Марта, просто замучила меня. Она тащилась по залу, как статуя Свободы. Единственно что мне могло хоть как-то понравиться, когда я тащил ее - это то, что мне просто хотелось немного развлечься. И я сказал ей, что недавно видел киноактера Гарри Купера в другом конце зала. "Где?" - спросила она меня, ужасно взволнованная. "Вы уже опоздали - он только что вышел отсюда. Надо было смотреть, когда я вам сказал - а вы не делали этого". Она прекратила танцевать и начала оглядываться поверх всех голов, чтобы только увидеть его. "Ох!" - сказала она. Я почти что разбил ее сердце - и это действительно так. Я уже начал жалеть, что разыгрывал ее. Есть такие люди, которых не следует разыгрывать - даже если они этого заслуживают. Но все-таки это было очень смешно. Когда мы вернулись за стол, Марта рассказала 2 остальным, что Гарри Купер только что вышел. Лаверна и Вероника чуть не умерли, когда услышали это. Они начали волноваться и спросили Марту, видела ли она его. Марта сказала, что она только едва заметила его - и это меня добило. Ночью бар закрывали - поэтому я быстро купил каждой из них по 2 напитка, пока не закрыли, а себе попросил еще 2 кока-колы. На столе стояла целая куча стаканов. Одна из некрасивых, Лаверна, подшучивала надо мной, что я пью только кока-колу. При этом она смеялась своим серебристым смехом. Они с Мартой пили что-то вроде лимонада - и это в середине декабря. Просто ничего лучшего они не знали. Блондинка Вероника пила виски из кукурузы, ячменя, ржи или овса и запивала водой. Но потом она тоже оставила это дело. Все 3 постоянно оглядывались, ища знаменитостей из кинофильмов. Они мало разговаривали даже друг с другом. Марта говорила больше, чем 2 другие, вместе взятые. Она говорила грубо и утомительно, например, называла умывальник комнатой для маленьких девочек или думала, что старый измученный кларнетист, сопровождавший бедного певца, был просто удивительным, когда встал и сыграл пару холодных, как лед, крутых фраз. Она назвала его кларнет лакричной тростью. Это было грубо с ее стороны. Вторая некрасивая, Лаверна, считала себя очень остроумной. Она всё просила меня позвонить отцу и спросить, что он делает сегодня вечером. Она также спрашивала, с кем встречается мой отец. Она спрашивала меня об этом 4 раза - действительно остроумно с ее стороны. А блондинка Вероника вообще почти ничего не говорила. Когда я у нее что-нибудь просил, она переспрашивала - пока это не начало действовать мне на нервы. Когда они кончили пить, все 3 вдруг встали и сказали мне, что им уже пора спать, поскольку завтра они должны встать как можно раньше - чтобы не опоздать на первое представление в городском театре. Я хотел заставить их остаться подольше, но они отказались. Тогда мы просто попрощались друг с другом. Я сказал им, что если когда-нибудь поеду в Сиэтл, в чем я сильно сомневаюсь, то обязательно навещу их. При этом счет, включая сигареты, дошел примерно до 13 долларов. Я думаю, что они, по крайней мере, могли бы предложить заплатить за напитки, которые они заказали до того, как я присоединился к ним - конечно, я бы им не позволил, но предложить они могли. Но мне было всё равно. Они были такие глупые, да еще в этих смешных шляпах и так далее. Но такое дело, как пораньше встать утром, чтобы не опоздать на первое представление в городском театре, огорчило меня. Если, например, какая-нибудь девушка в странной шляпе приезжает в Нью-Йорк из Сиэтла, штат Вашингтон, и заявляет в конце, что ей надо завтра утром встать как можно раньше, чтобы не опоздать на первое представление в городском театре - это меня так огорчает, что я не могу выдержать. Я бы купил всем 3 хоть 100 напитков, чтобы только они не говорили мне об этом. Я ушел из Лавандовой комнаты сразу же вслед за ними - там уже всё равно закрывали, да и оркестр давно ушел. Прежде всего, это было одно из таких мест, где очень плохо находиться, если мне не с кем танцевать, или же если ни один официант не позволяет ничего пить, кроме обычной кока-колы. И вообще, ни в одном ночном клубе мира я не могу находиться достаточно долго, если там невозможно, по крайней мере, купить какой-нибудь ликер и напиться допьяна, или же если там нет таких дивных девушек.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #11 : 25 Июня 2011, 21:29:29 »

Глава 11

Вдруг, выходя в коридор, я снова вспомнил про Джейн Галлахер - и так вспомнил, что уже никак не мог ее забыть. Я сел на тошнотворное кресло в коридоре и стал думать про нее и Стрэдлейтера, как они сидели в машине Эда Бенки; и хотя я был вполне уверен, что Стрэдлейтер не уделял ей слишком много времени - я читаю Джейн, как будто это книга - но все-таки я никак не мог ее забыть. И это истинная правда - что я читаю ее, как книгу. Я знаю, что, кроме шашек, она любит все атлетические виды спорта, и сразу же после того, как я с ней познакомился, мы летом практически каждое утро играли с ней в теннис, а практически каждый вечер - в гольф. И вообще, я очень близко с ней знаком. Я не имею в виду интимную близость, которой у нас просто не было - но мы постоянно видели друг друга. Чтобы познакомиться с девочкой, не обязательно заниматься с ней любовью. Когда мы встретились, большой черный пинчер, который пришел вместе с ней, отдыхал на нашей лужайке, а мою мать это раздражало. Она позвонила матери Джейн и подняла большой скандал по этому поводу. Моя мать всегда поднимает большой скандал по пустякам. Потом, через несколько дней, я случайно увидел, что Джейн лежит на животе возле бассейна в клубе, и поздоровался с ней. Я знал, что она живет в соседнем доме, но до этого никогда с ней не разговаривал. Но она сразу же охладила мой пыл, когда я поздоровался с ней. Мне пришлось долго убеждать ее, что я бы не обратил внимания на то, где отдыхает ее собака. Мне всё равно, где может быть собака - хоть в гостиной. И все-таки именно после этого случая мы с Джейн подружились. В тот же самый вечер я играл с ней в гольф. Я помню, что она проиграла мне целых 8 раз. Мне пришлось долго заставлять ее по крайней мере держать глаза открытыми, когда она бьет по мячу. Но я все-таки научил ее играть гораздо лучше. Я вообще хорошо умею играть в гольф. Если бы я сказал вам, куда я постоянно хожу, вы бы вряд ли мне поверили. Я однажды почти что снялся в документальном фильме, но в последний момент передумал. Я считаю, что те, кто не любят кинофильмов так же, как и я, в документальном фильме будут выглядеть неестественно. Джейн была смешной девчонкой. Я бы не смог описать ее, как настоящую красавицу - но для меня она была просто дивная. У нее был довольно большой рот. Я имею в виду, что, когда она говорила, будучи взволнованной, ее губы двигались примерно в 50 направлениях - и это меня добивало. Кроме того, ее рот никогда не закрывался - он всегда был немного открыт, особенно когда она делала стойку при игре в гольф или читала книгу. А она вообще любила много читать - и всегда только хорошие книги. Особенно много она читала стихов. Она была единственная, не принадлежавшая к нашей семье, которой я показал стихи, написанные Алли на бейсбольной рукавице. Это было ее первое лето в Мэне - раньше она ездила только в Кейп-Код - поэтому она никогда не видела Алли, но я ей много рассказывал о нем. И всё это было ей очень интересно. Но моей матери она сразу не очень-то понравилась. Я имею в виду, что моя мать всегда обижалась, когда Джейн и ее мать не здоровались с ней. Моя мать часто встречала их в деревне, так как Джейн обычно ездила со своей матерью на базар в открытой складной машине под названием "лассаль". Моя мать никогда даже и не думала, что Джейн красавица - но я действительно так думал. Мне просто нравилось, как она выглядела - вот и всё. Я помню, что однажды вечером, единственный раз в жизни, мы с Джейн даже обнимались. Это было в субботу, когда шел сильный дождь, и я был у нее дома - у них есть крытая веранда. Мы играли с ней в шашки, и я постоянно подшучивал над ней, так как она никогда не сдвигала свои дамки с последней горизонтали. Но все-таки я подшучивал над ней не слишком сильно - мне вообще никогда не хотелось сильно подшучивать над Джейн. Мне кажется, что я действительно предпочитаю при любой возможности подшучивать над девочками, действуя им на нервы, но это очень смешно - так как я не люблю подшучивать над теми девочками, которые мне больше всего нравятся. Иногда я думаю, что им бы понравилось, если бы я подшучивал над ними - фактически, это правда - но мне трудно начинать, так как я давно уже их знаю и не привык над ними подшучивать. Но все-таки я уже говорил, что в тот вечер мы с Джейн обнимались. Шел дождь, мы сидели на веранде - и вдруг этот пьяный сукин сын, за которого ее мать вышла замуж, выскочил на веранду и спросил у Джейн, не найдется ли в доме сигарет. Я знал его недостаточно хорошо, но выглядел он таким человеком, который не будет со мной долго говорить - если, конечно, он ничего от меня не требует. И вообще, он был ужасным человеком. И все-таки Джейн не ответила, когда он спросил, не знает ли она, где находятся сигареты. Тогда он спросил ее еще раз, но она снова не ответила - она даже не хотела отрываться от игры. И вот, наконец, этот человек ушел обратно в дом. И когда он ушел, я спросил у Джейн, что бы это значило. Но она даже не ответила мне - как раз в этот момент она обдумывала свой следующий ход. А потом вдруг прямо на доску капнула слеза. Я видел, что она попала на одну из красных клеток, а потом она просто вытерла ее пальцем с доски. По неизвестной причине это очень сильно взволновало меня. Тогда я подошел к ней и попросил ее подвинуться - так, чтобы я мог сесть рядом с ней. Фактически, я сел прямо к ней на колени. Тогда она заплакала, и я очень хорошо помню, как я начал ее целовать. Я поцеловал ее в глаза, в нос, в лоб, в брови, в уши и так далее - в общем, я целовал всё ее лицо, кроме губ. Она не разрешила мне целовать ее в губы. И все-таки это действительно был единственный раз, когда мы с ней обнимались. Через некоторое время она встала и ушла в дом, чтобы надеть свой дивный красно-белый свитер. После этого мы с ней пошли смотреть какой-то кинофильм. По дороге я спросил у нее, кто такой этот пьяный сукин сын - которого звали мистер Кэддей - и достаточно ли хорошо он с ней знаком. Она была совсем еще молодая, но у нее замечательная фигура, и я не мог не думать про этого выродка Кэддея. Но она ответила, что нет. Я так и не выяснил, что бы это значило. Есть такие девочки, у которых практически невозможно ничего выяснить. Конечно, я не хочу сказать вам, что она была чем-то вроде ледяной сосульки, только из-за того, что мы практически никогда не обнимались и не шалили. Она была не такая. Например, я всегда пожимал ей руку. Это, разумеется, не так уж и много - но она была достаточно хорошенькая, чтобы ей можно было пожать руку. Большинство девочек, которым я пожимал руки, или делали так, что их рука замирала в моей - или же, наоборот, постоянно отодвигали от меня руку, как будто боялись, что я от них устану. Но Джейн была совсем другая. Как только мы пришли в этот кинотеатр, мы сразу же взялись за руки и не отпускали друг друга, пока не кончился кинофильм. Мы не меняли положения и не придавали этому большого смысла. При Джейн я даже не волновался о том, вспотела моя рука или нет. Я только знал, что мы счастливы вместе - и это действительно так. И еще я подумал об одном. Когда мы смотрели этот кинофильм, Джейн сделала что-то просто дивное. Когда начался блок новостей, вдруг я почувствовал, что чья-то рука держит меня сзади за шею - и это была рука Джейн. Смешно с ее стороны, не правда ли? Я имею в виду, что она была еще совсем молодая, а большинству девушек, у которых я видел, что они держат кого-нибудь за шею, уже около 25 или 30, и они это обычно делают с мужем или маленьким ребенком. Я, например, время от времени делаю такое со своей младшей сестрой Фивой. Но если какая-нибудь маленькая девочка сама это делает - это так красиво, что буквально добивает меня. Вот о чем я всё время думал, сидя на этом тошнотворном кресле в коридоре. И каждый раз, когда я вспоминаю о том, что делали они со Стрэдлейтером в машине Эда Бенки, я буквально схожу с ума. Я, конечно, знаю, что она вряд ли даст ему возможность сделать первый шаг, но всё равно, вспоминая об этом, схожу с ума. Говоря по правде, мне даже говорить об этом не хочется. В коридоре практически никого не было - даже продажные блондинки исчезли. И вдруг я почувствовал, что мне хочется скорее покинуть это место - оно ведь такое скучное. Кроме того, я совершенно не устал. Тогда я пошел к себе в комнату и надел пальто. Я также посмотрел в окно, чтобы проверить, делают ли еще что-нибудь эти невоспитанные - но свет везде уже был выключен. Тогда я спустился, вызвал такси и сказал водителю, чтобы отвез меня в "Эрни". "Эрни" - это ночной клуб в деревне Гринвич, куда часто заходил мой старший брат ДБ - до того, как он уехал и полностью продался Голливуду. Время от времени он брал с собой и меня. Хозяин клуба, которого тоже зовут Эрни - это большой и толстый человек, явно африканского происхождения, который умеет хорошо играть на пианино. Конечно, он ужасный сноб и вряд ли общается с теми, кто не является важной персоной, знаменитостью и так далее - но зато он действительно прекрасный пианист. И при всех его хороших качествах он фактически просто грубый. Я не знаю точно, что я имею в виду под этим, но мне так кажется. Я очень люблю слушать, как он играет, но иногда мне хочется просто перевернуть его пианино - дело в том, что, когда он играет, то напоминает человека, который разговаривает только с важными персонами.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #12 : 25 Июня 2011, 21:30:46 »

Глава 12

Такси, которое я вызвал, было старое и пахло так, как будто кто-то разбросал там печенье. И каждый раз, когда я еду поздно ночью, мне всегда попадаются такие тошнотворные такси. Но еще хуже было то, что, несмотря на субботнюю ночь, везде было пусто и одиноко. На улицах почти что никого не было, только изредка попадались парень с девушкой, которые переходили улицу, держа друг друга за талию, или куча мальчиков грубоватого вида со своими подружками, которые дико смеялись даже над тем, что совершенно не казалось смешным. Это ужасно, когда в Нью-Йорке поздно ночью на улице кто-нибудь смеется - на целую милю слышно. И от этого я чувствовал себя еще более одиноким и подавленным. Мне так хотелось домой, чтобы побеседовать с Фивой. Но после того, как я немного проехал, мы с водителем, наконец, начали свой разговор. Его фамилия была Горовец, и он был намного лучше, чем все другие водители, вместе взятые, каких я только знал. Поэтому я подумал, что он может лучше знать про уток. "Горовец", - сказал я, - "вы проезжали мимо озера в центральном парке, внизу южной части?" "Какого озера?" "Такого маленького, в котором находятся утки. Вы должны знать". "Ну, и что же из этого следует?" "Конечно, вы знаете, что утки плавают там весной, летом и осенью. Но вы, случайно, не знаете, куда они деваются зимой?" "Кто девается?" "Утки. Или вы не знаете об этом? Я имею в виду, что кто-нибудь должен приехать на грузовике или другой машине и увезти их, или же они сами улетают куда-нибудь на юг?" Старый Горовец всю дорогу поворачивался и смотрел на меня - он был очень нетерпеливым человеком, но вряд ли его можно было бы назвать плохим. "Я не знаю", - ответил он. - "Да и зачем мне нужно знать такие глупости?" Мне показалось, что он чем-то обижен, и я сказал: "Не обижайтесь по этому поводу". "А кто обижается? Никто не обижается". Тогда я перестал разговаривать с ним, раз он такой чувствительный по этому поводу. Но он снова начал говорить об этом. Он всю дорогу поворачивался ко мне, а потом сказал: "Например, рыбы никуда не уходят. Они остаются там, где находятся всегда. То есть в озере". "Но ведь рыбы - это совсем другое дело. А я не говорю про рыб, я говорю про уток", - сказал я. "А какая разница между ними? Практически никакой", - ответил Горовец. И каждый раз, когда он говорил, его голос казался обиженным. "Но ведь рыбам зимой труднее, чем уткам - подумай своей головой". После этого я почти целую минуту ничего не говорил. И только потом я сказал: "Хорошо. Так что же все-таки делают рыбы, когда всё это маленькое озеро превращается в сплошную глыбу льда, по которому люди катаются на коньках?" Старик Горовец опять повернулся. "Что ты имеешь в виду, когда говоришь о том, что они делают?" - закричал он на меня. - "Они остаются там, где находятся всегда". "Но ведь они же не могут просто не обращать внимания на лед". "Кто не обращает внимания на лед? Все обращают!" - сказал Горовец. Он был такой взволнованный, что я испугался, как бы он не врезался своей машиной в какой-нибудь фонарный столб. - "Они могут жить прямо во льду - такова уж их природа. Они вмерзают в лед и остаются в таком положении всю зиму". "Да? А что же они тогда едят? Я имею в виду, что, если они полностью замерзают, то не могут плавать и искать себе пищу". "Ну, что же это с тобой такое происходит? Они переваривают пищу всем телом - водоросли и всякую всячину, которая находится во льду. У них постоянно открыты поры - такова уж их природа. Тебе понятно всё, что я говорю?" Он опять повернулся, чтобы посмотреть на меня. "Ох!" - сказал я, не обращая на него никакого внимания - я просто боялся, что он разобьет такси о какое-нибудь препятствие. Кроме того, он был таким чувствительным человеком, что никакое обсуждение с ним не доставляло удовольствия. "Давайте где-нибудь остановимся и вместе выпьем", - предложил я, но он мне так и не ответил. Скорее всего, он продолжал думать. Но я снова его спросил. Он был очень хорошим человеком, причем довольно смешным. "У меня нет времени на выпивку, дружок", - сказал он. - "А кстати, сколько тебе лет? И отчего ты не спишь дома?" "Я просто не устал". Когда я вышел напротив "Эрни" и заплатил по счету, старик Горовец опять вспомнил про рыб - наверно, он постоянно об этом думал. "Послушай", - сказал он. - "Если бы ты был рыбой, мать-природа позаботилась бы о тебе, не так ли? Я прав? Уж не думаешь ли ты, что зимой рыбы просто умирают?" "Нет, но..." "Ты прав, они действительно не умирают", - сказал Горовец и уехал быстро, как молния. Он был самым чувствительным человеком, какого я только встречал - всё, сказанное мной, его обижало. Несмотря на то, что было уже поздно, "Эрни" был переполнен - в основном невежами из подготовительных школ и колледжей. Почти каждая школа в мире начинает рождественские каникулы раньше, чем те, в которые я ходил. Там была такая толпа, что я с трудом мог заметить свое пальто. Но там было тихо, так как Эрни сидел за пианино - а когда он играл, это считалось чем-то святым. Никто ведь не умел играть так же хорошо. Примерно 3 пары, кроме меня, ждали, когда их посадят за стол, и все они пробирались через толпу на цыпочках, чтобы посмотреть, как играет старый Эрни. Перед ним висело большое зеркало с фонарем, так что все могли видеть его лицо, когда он играл на пианино. При этом никто не смотрел на его пальцы - а только на большое старое лицо. Тоже мне важное дело! Я не знаю, как называлась песня, которую он играл, когда я вошел, но во всяком случае, он сильно ее искажал. Он давал всякие мрачные и хвастливые переборы на верхних нотах и еще много хитрой ерунды, которая всегда вызывает у меня острую боль в душе. Но если бы вы только послушали толпу, когда он кончил играть - вам бы сразу затошнило, настолько они обезумели. Они превратились в дураков, которые дико смеются, когда смотрят кинофильм - даже если он и не смешной. Клянусь - если бы я был пианистом, актером и так далее, мне бы не понравилось, что все эти придурки считают меня удивительным. Я бы даже не хотел, чтобы они мне аплодировали - есть такие люди, которые аплодируют не тогда, когда нужно. Если бы я был пианистом, я бы играл только в чулане. И все-таки, когда он кончил играть и все захлопали в его адрес, старый Эрни повернулся на своем сидении и притворно, низко поклонился им - как будто он был не только пианистом, но и просто униженным человеком. Это было явное притворство - учитывая то, что он такой сноб. Хоть это и кажется смешным, но я его пожалел, когда он кончил играть. Я даже не думаю, что он лучше знает, правильно он играет или нет. Он же сам в этом не виноват, а виноваты только эти придурки, которые хлопают в его адрес - при первой же возможности они могут испортить кого угодно. Но мне всё равно стало опять так плохо и скучно, что я уже собирался взять пальто и вернуться в гостиницу - но было еще рано, и я не хотел чувствовать себя одиноким. Наконец, они дали мне какой-то грязный стол напротив стены, прямо за стойкой, откуда ничего не было видно. Это был один из таких маленьких, тоненьких столиков, что, если сидящие за соседним столом не встанут, чтобы пропустить меня - а эти выродки и не сделают такого - мне, наверно, придется лезть на стул. Я заказал свои любимые напитки - шотландское виски с содой и холодный ликер. Даже если бы мне было всего лишь 6 лет, я бы мог получить в "Эрни" любой напиток - так там было темно, и кроме того, никто бы не обратил внимания на то, сколько мне лет. Даже если бы я был наркоманом - никто бы этого не заметил. Меня окружали невежи - и я не шучу. За другим маленьким столиком, левее и выше моего, сидели смешной мальчишка и такая же смешная девчонка. Они были примерно моего возраста - или, может быть, чуть старше. И это было смешно. Я видел, что они старались изо всех сил пить как можно меньше и не слишком быстро. Тогда я решил подслушать их разговор - так как больше мне делать было нечего. Он рассказывал ей о профессиональном футболе, который он видел днем. Он давал ей самый подробный отчет обо всей игре - и я не шучу. Это был самый скучный мальчик, какого я только слышал. И еще я могу сказать, что его подруга даже не интересовалась этой игрой - но она была еще смешнее его, и поэтому ей приходилось слушать. У некрасивых девочек действительно туго с этим делом - мне иногда бывает жалко их. Я даже не могу на них смотреть - особенно если они сидят рядом с придурковатыми мальчиками, которые постоянно рассказывают им о футболе. Но справа от меня разговор был еще хуже. Там сидел парень явно из Иельского университета, во фланелевом костюме и потрепанной клетчатой жилетке. И вообще, все эти выродки из "лиги плюща" выглядят примерно одинаково. Отец хочет, чтобы я поступил в Иельский или Принстонский университет, но клянусь, что, если я попаду в какой-нибудь колледж "лиги плюща", то сразу же умру. И все-таки рядом с этим парнем из Иельского университета была превосходная девушка. Она была такая красавица! Но вы бы только послушали, о чем они говорили. Прежде всего, они оба были немного подвыпившие. Он постоянно трогал ее под столом, и в то же время говорил ей про какого-то парня из его общежития, который выпил целую бутылку аспирина и чуть не отравился. Его подруга всё говорила: "Это очень страшно! Перестань, дорогой! Хватит! Надоело! Только не здесь!" - и так далее. Представляете - одновременно трогать ее и рассказывать о парне, который хотел покончить с собой! Они буквально добили меня. Но я почувствовал себя таким одиноким и подавленным, что в этом состоянии не смог бы даже отличить лошадь от осла. Мне нечего было делать - разве что только курить и пить. Но я попросил официанта пригласить Эрни, чтобы он присоединился ко мне и выпил. Я представился ему, как младший брат ДБ. Но я не думаю, что официант передал ему мое сообщение - эти выродки вообще никогда никаких сообщений не передают. Вдруг подошла девушка и позвала меня: "Холден Коулфилд!" Ее звали Лилиана Симмонс. Мой брат ДБ некоторое время встречался с ней. Ее грудь была большая и крепкая, как дверной молоток. "Привет!" - сказал я и, разумеется, хотел встать - но в таком людном месте это было довольно трудно. С ней был морской офицер, который выглядел так, как будто его ударили кочергой. "Как приятно тебя встретить!" - сказала Лилиана Симмонс с явным притворством. - "И как поживает твой старший брат?" Именно это она и хотела прежде всего узнать. "Хорошо. Он сейчас в Голливуде". "В Голливуде? Как это приятно! А что он сейчас делает?" "Не знаю. Наверно, пишет", - сказал я. Мне вообще не хотелось это обсуждать. Но для нее то, что он в Голливуде, было очень важно. И почти для всех это важно - причем в основном для тех, кто никогда не читал его рассказов. Но меня это сводит с ума. "Это так трогательно", - ответила Лилиана. Потом она представила меня моряку, которого звали командор Блоп или как-то в этом духе. Он был из таких людей, которые считают себя женственными, если не ломают вам пальцы при рукопожатии. А мне такое дело не нравится. "Ты совсем один, малыш?" - спросила меня Лилиана. Она загораживала своим телом всё движение в проходе - мне кажется, что ей даже нравилось это делать. Официант ждал, пока она подвинется, чтобы освободить место, но она даже не замечала его - и это было смешно. Мне показалось, что ни официант, ни даже моряк не любят ее - хотя он и устроил с ней свидание. Мне она тоже не понравилась, да и вряд ли кто-нибудь мог бы ее полюбить - разве что только пожалеть. "У тебя свидание, малыш?" - спросила она у меня. Я стоял, но она даже не попросила меня сесть - она такая, что может заставить меня стоять часами. "Какой он красавец!" - сказала она моряку. - "Холден, ты сейчас такой красивый!" Моряк попросил ее отойти. Он сказал ей, что она загораживает своим телом весь проход. "Холден, присоединяйся к нам", - сказала Лилиана. - "Давай вместе выпьем". "А я уже собирался уходить", - ответил я ей. - "У меня назначена важная встреча". Мне показалось, что она как раз собирается наладить со мной отношения - чтобы я рассказал об этом ДБ. "Хорошо, такой-сякой малый. Скажи старшему брату, когда встретишь его, что я его не люблю". И она ушла. Мы с моряком сказали друг другу, что рады встрече - это всегда добивает меня. Я говорю: "Рад встрече с вами", - даже тем, которых я совсем и не рад встретить. Но чтобы остаться живым и здоровым, надо всё это сказать. После того, как я сказал ей, что у меня назначена важная встреча, я решил уйти - другого выбора у меня просто не было. Я даже не остался, чтобы послушать что-нибудь свеженькое в исполнении старого Эрни. Но я действительно смертельно устал и не собирался сидеть за одним столом с Лилианой Симмонс и моряком - поэтому я и ушел. Но я чуть не сошел с ума, когда искал свое пальто. Окружающие люди всегда мне что-нибудь испортят.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #13 : 25 Июня 2011, 21:31:39 »

Глава 13

В гостиницу я шел пешком - это был 41 пышный квартал. Но мне не столько хотелось прогуляться по свежему воздуху, сколько не хотелось опять вызывать такси. Мне вообще давно уже надоело ездить - как в такси, так и в любом другом транспорте. Мне часто хочется прогуливаться пешком - независимо от того, как это далеко или высоко. В детстве я практически постоянно ходил домой пешком - а наша квартира находится на 12 этаже. Я даже не помню, шел тогда снег или нет. По крайней мере, на улице точно нигде снега не было. Но мороз был достаточно сильный - поэтому я вытащил из кармана охотничью шапку, выкрашенную мной в красный цвет в знак симпатии к Советской России, и поплотнее натянул ее на уши, даже не думая о том, как я выгляжу. Но руки у меня мерзли, и мне бы хотелось узнать, кто украл мои рукавицы. Но даже если бы я и знал это, всё равно бы ничего не смог поделать - я немного трусоватый, хоть и стараюсь не показывать этого. Например, если бы я выяснил, кто украл рукавицы, я бы, наверно, пошел в комнату воришки и сказал: "Хорошо, отдайте мне рукавицы обратно". А воришка, который их украл, наверно, ответил бы невинным голосом: "Какие рукавицы?" А потом я бы, наверно, пошел в его чулан и нашел бы эти рукавицы - например, спрятанными в какие-нибудь галоши. Я бы показал их этому человеку и сказал: "А эти рукавицы, случайно, не ваши?" Тогда воришка, наверно, посмотрел бы на меня своим притворно невинным взглядом и сказал бы: "Я вообще никогда в жизни раньше не видел никаких рукавиц. Если они ваши - забирайте, а мне они не нужны". Тогда бы я, наверно, просто постоял бы там минут 5 с рукавицами в руках, чувствуя, что мне нужно как следует отколотить этого человека - разбить ему челюсть или еще что-нибудь в этом духе. Единственно, что мне помешало бы - это то, что у меня не хватило бы смелости на это, и я бы так и остался там стоять, придав себе решительный вид. Я бы мог сказать что-нибудь острое или пожаловаться в его адрес, обидеть или рассердить его - всё, что угодно, но только не колотить. И все-таки, если бы я сказал что-нибудь острое или пожаловался бы в его адрес, он бы, наверно, встал, подошел ко мне и сказал: "Послушайте, Коулфилд. Вы что, и в самом деле считаете меня воришкой?" А я, вместо того, чтобы сказать: "Вы правы, я действительно считаю вас воришкой и грязным выродком!" - наверно, мог бы сказать только: "Я просто нашел свои рукавицы в ваших галошах, вот и всё". А этот человек сразу бы понял, что я не собираюсь его колотить - и, наверно, ответил бы: "Послушайте. Давайте разберемся. Вы считаете меня воришкой?" А я бы, наверно, ответил: "Никто никого воришкой не считает. Просто я нашел свои рукавицы в ваших галошах". И так бы продолжалось часами. Но я бы, наконец, ушел из его комнаты, даже не отколотив его как следует. Я бы, наверно, пошел к умывальнику, слегка покуривая, и посмотрел бы на себя в зеркало, придавая себе решительный вид. Вот о чем я думал, пока возвращался в гостиницу. Это совсем не смешно - быть трусоватым. А может быть, я вообще не трусоватый, не знаю. Скорее всего, я не столько трусоватый, сколько не обращаю внимания, если у меня пропали рукавицы. И вообще это у меня большая проблема - что я никогда не обращаю внимания, если у меня что-то пропало. Когда я был маленьким, мать сходила с ума из-за этого. Некоторые люди целыми днями ищут то, что потеряли - а мне совсем не жалко, если я потеряю что-нибудь. Возможно, поэтому я немного трусоватый. Но это не оправдание - трусом вообще быть не следует. Если мне хочется кого-нибудь отколотить или разбить челюсть - я должен это сделать, чего бы мне это ни стоило. Но я просто в этом деле не силен - лучше уж вытолкнуть его из окна или стукнуть молотком по голове, чем разбить челюсть. И вообще, мне не нравиться бить кулаками. Дело не в том, что меня тоже могут побить - разумеется, я от этого с ума не сойду - но я боюсь бить по лицу. Вся проблема в том, что я не могу выдержать, когда мне кто-то смотрит прямо в лицо. Было бы гораздо лучше, если бы нам обоим завязали чем-нибудь глаза. Это смешная трусость, если только подумать о ней, но все-таки трусость - и я действительно не шучу. В общем, чем больше я думал о рукавицах и своей трусости, тем больше огорчался - и, пока шел, решил где-нибудь остановиться и выпить. А то в "Эрни" я выпил только 3 раза - но даже не успел закончить последний. У меня есть одна интересная особенность - когда я в хорошем настроении, я могу пить всю ночь, и этого даже не будет видно. Однажды в Вултонской школе я и некий Реймонд Гольдфарб в субботу вечером купили пинту шотландского виски и выпили прямо в церкви, где никто нас не видел. Он совершенно опьянел - но на мне это даже не было заметно. Я стал только более спокойным и равнодушным. Разумеется, перед сном я вырвал, но через силу - мне никак этого не хотелось. В общем, пока я не дошел до гостиницы, я решил зайти в какой-то скучный бар, но оттуда вышли двое пьяниц - они хотели узнать, где находится метро. Один из них был похож на кубинца и тяжело дышал прямо мне в лицо, пока я объяснял ему, куда идти. Кончилось тем, что я решил вообще не идти ни в какой бар, а просто вернуться в гостиницу. В коридоре было пусто и пахло так, как будто там выкурили 50 миллионов сигарет. Вполне возможно, что это так и было. Мне совершенно не хотелось спать, но я чувствовал себя плохо - настолько огорченным и подавленным, что даже хотел умереть. Вот тут-то у меня и начались большие неприятности. Сразу же после того, как я вошел, сторож спросил у меня: "Парень, ты хочешь хорошо провести время? Или для тебя это слишком поздно?" "Что вы хотите этим сказать?" - спросил я, не понимая, что он имел в виду. "Ты хочешь испытать немного любовных приключений сегодня ночью?" "Я?" - переспросил я. Это был очень глупый ответ, но я всегда смущаюсь, когда кто-нибудь подходит и задает мне подобные вопросы. "А кстати, сколько тебе лет, дружок?" - спросил сторож. "Мне 22", - ответил я. "Хорошо. Так хочешь ты или нет? 5 долларов за одну попытку, 15 за всю ночь". - Он посмотрел на часы. - "В смысле до утра. 5 долларов за одну попытку, 15 долларов до утра". "Хорошо", - сказал я. Это противоречило всем моим принципам - но я чувствовал себя так плохо, что не мог ни о чем думать. В этом-то и вся проблема. Когда мне очень плохо, я даже не могу думать. "Что хорошо - одна попытка или до утра? Мне нужно знать". "Только одна попытка". "А в какой ты комнате?" Я посмотрел на красную штучку с номером на ключе. "12-22", - сказал я и сразу же пожалел о том, что впутался в нехорошее дело - но было уже поздно. "Хорошо. Через 15 минут придет девчонка". Он открыл дверь, и я зашел. "А она хотя бы красивая?" - спросил я его. - "Мне ведь не нужны старые бабы". "Не бойся, дружок. Это не старая баба". "Ну, так кому же я буду платить?" "Ей", - сказал он. - "Иди, дружок". И он закрыл дверь прямо перед моим носом. Когда я зашел в комнату, то намочил голову водой, хотя короткие волосы расчесывать совсем не обязательно. Потом я почувствовал, что от меня пахнет сигаретами и шотландским виски с содой, которое я пил в "Эрни". Чтобы не так пахло, я решил зажать рукой рот и дышать только носом, но для надежности всё равно почистил зубы. Потом я переоделся в чистую рубашку. Конечно, я знал, что для какой-то там проститутки наряжаться, как кукла, совсем не обязательно - но зато мне теперь было, что делать. И вообще, я сильно волновался. Я сам по себе имел довольно-таки привлекательный вид - но всё равно сильно волновался. Говоря по правде, я самый настоящий девственник - и это действительно так. У меня было не так уж много возможностей потерять эту девственность, но я так ни одной и не воспользовался - всегда что-нибудь мешало. Например, если я приду к девочке домой, то сразу же появятся ее родители - или я боюсь, что появятся. А если я устрою свидание на заднем сидении машины, кто-то обязательно устроит свидание на переднем сидении - и девочка обязательно захочет узнать, что происходит в машине. Я имею в виду, что девочка с переднего сидения постоянно поворачивается и смотрит, что там происходит. Да, всегда что-нибудь мешает. Но пару раз я уже был близок к этому. Один раз я помню особенно хорошо. Но что-то помешало, а что именно - этого-то я точно уже не помню. Дело в том, что бОльшую часть времени, которую я провожу вместе с какой-нибудь девочкой - самой обыкновенной девочкой, а не проституткой - она не разрешает мне этого делать. И я не делаю - в этом-то и вся моя проблема. А вот другие мальчики делают. Я же сдерживаюсь - тем более что я не знаю, она действительно не разрешает мне, просто боится, или же из-за того, что, если я пройду через это, обвинят меня, а не ее. Но все-таки я сдерживаюсь. Дело в том, что я просто их жалею - ведь большинство девочек такие глупые. После того, как я их обнимаю в течение некоторого времени, я вижу, что они совсем теряют рассудок. Возьмите девочку, которая на самом деле пылает страстью - ведь у нее совершенно нет никакого ума! Я не знаю. Если мне не разрешают, то приходится сдерживаться. Мне бы этого не хотелось, особенно после того, как я провожаю их домой, но все-таки приходится. Так что, когда я переоделся в чистую рубашку, я решил, что на этот раз можно попробовать. Я подумал, что можно попрактиковаться на проститутке - на случай, если мне когда-нибудь в жизни придется жениться. Но я всегда волнуюсь, когда думаю об этом. Однажды в Вултонской школе я читал какую-то книжку, в которой был очень изысканный, спокойный, привлекательный человек - его звали месье Бланшар. Я до сих пор помню, что книжка была не очень-то хорошая, но этот Бланшар - просто прелесть! У него в Европе, на Ривьере, был большой особняк, и в свободное время он только того и делал, что постукивал женщин своей тростью. Это был самый настоящий повеса, который умел побеждать женщин. В одной из частей он говорил, что женское тело - это скрипка, и чтобы играть на ней, нужен очень хороший музыкант. Я понимаю, что эта книжка грубая - но все-таки не могу выбросить из головы всю эту скрипичную ерунду. Поэтому я и решил попрактиковаться - на случай, если мне когда-нибудь в жизни придется жениться. Коулфилд и волшебная скрипка. Я понимаю, что это грубо - но не слишком. Я же не собираюсь изучать это дело как следует. Если говорить по правде, то половину времени, которое я провожу с девочкой, у меня занимают многочисленные проблемы - я не всегда нахожу то, что я хочу найти. Вот что я имею в виду. Возьмем, к примеру, ту девочку, о которой я уже рассказывал и с которой просто не смог заниматься любовью. Почти целый час мне пришлось возиться с ее тугим корсетом. Но когда я, наконец, его снял, она была готова плюнуть мне в лицо. И все-таки я продолжал ходить по комнате - ждал, когда появится проститутка. Я надеялся, что она будет красивая - хотя это и не имело большого значения. Я просто хотел поскорее покончить с этим делом. Наконец, кто-то постучал в дверь, и пока я шел открывать, споткнулся о свой чемодан, который стоял на дороге, и чуть не разбил себе колени. Я часто спотыкаюсь о чемодан или еще что-нибудь подобное. В общем, когда я открыл дверь, там стояла проститутка. Она была в пальто, но без шапки, так что сразу было видно, что она блондинка, причем явно крашеная. Но это не была старая баба. "Здравствуй", - сказал я спокойно и вежливо. "А ты и есть тот парень, о котором сказал Морис?" - спросила она меня не очень-то дружелюбно. "А он сторож?" "Да", - ответила она. "Да, это я. Заходи, если хочешь", - сказал я. Чем дальше, тем я становился всё более и более равнодушным - и это действительно так. Она вошла, сразу же сняла пальто и бросила его на кровать. На ней было модное зеленое платье. Потом она села на стул, который стоял в комнате со стороны письменного стола и начала дергать ногами вверх и вниз. То есть она села скрестив ноги, а тогда уже начала дергать ими вверх и вниз. Она была слишком нервной для проститутки - и это действительно так. Уж очень она была молодая - мне показалось, что она примерно моего возраста. Я сел в большое кресло рядом с ней и предложил ей сигарету. "Я не курю", - сказала она таким тихим и тонким голосом, что было едва слышно. Кроме того, когда я ей что-нибудь предлагал, она ни разу не благодарила меня - она просто ничего лучшего не знала. "Давай познакомимся. Меня зовут Джим Стилл", - представился я. "А у тебя есть часы?" - спросила она. Ей было абсолютно безразлично, как меня зовут. "А кстати, сколько тебе лет?" "Мне 22". "Какой ты смешной!" Да, это было действительно смешно с ее стороны - как будто она была маленьким ребенком. Обычно считается, что проститутки говорят не "какой ты смешной", а "иди к чёрту" или "прекрати болтать". "А тебе сколько лет?" - спросил я ее. "Должна быть мудрее", - ответила она, цитируя песню Джона Леннона "Плачь, детка, плачь" из белого альбома. Она была достаточно грамотной. "А у тебя есть часы?" - снова спросила она, а потом встала и начала снимать платье. Я странно себя чувствовал, когда она это делала - в том смысле, что это произошло внезапно. Мне следует чувствовать влечение, когда кто-то встает и снимает платье - но я меньше всего чувствовал влечение. Я был скорее подавленным. "Так есть у тебя часы?" "Нет", - ответил я. Я действительно странно себя чувствовал. "Как тебя зовут?" - спросил я ее. Она осталась в розовой рубашке - и это очень смущало меня. "Санни", - сказала она. - "Давай начнем". "Лучше сначала немного поговорим", - попросил я ее. Это, конечно, было по-детски, но я действительно чувствовал себя странно. - "А ты что, разве куда-то спешишь?" Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего. "Так о чем ты хочешь поговорить?" - спросила она. "Не знаю. Ни о чем конкретном. Я просто подумал, что ты хочешь со мной поболтать". Она снова села на стул рядом с письменным столом, но я бы мог сказать, что ей это не нравилось. Она опять начала дергать ногами - такая уж она была нервная девчонка. "Сигарету хочешь?" - спросил я, забыв, что она не курит. "Да я же не курю! Послушай - если ты собираешься говорить, давай. А у меня есть, что делать". Но я не мог придумать, о чем бы с ней поговорить. Мне хотелось спросить у нее, зачем она стала проституткой, но я боялся спрашивать - она бы всё равно вряд ли ответила мне. "А ты, случайно, не из Нью-Йорка?" - наконец, спросил я, так как больше ничего не придумал. "Я из Голливуда", - ответила она, а потом встала и подошла к кровати, на которой лежало ее платье. "А вешалка у тебя есть? Я не хочу, чтобы мое платье помялось - оно же совсем новое". "Разумеется", - быстро ответил я, обрадованный тем, что можно встать и чем-нибудь заняться. Я отнес ее платье в чулан и повесил. Это было смешно, но когда я уже повесил платье, мне стало грустно - я подумал, что, когда она идет в магазин что-нибудь купить, никто даже и не догадывается о том, что она проститутка. Даже продавец думает, что она обычная девочка, когда она покупает у него. Я даже не знаю, отчего мне стало так грустно. Я снова сел и решил продолжить разговор - но она оказалась плохой собеседницей. "Ты работаешь каждую ночь?" - спросил я ее. После того, как я сказал, это прозвучало ужасно. "Да". Она ходила по комнате, потом взяла с письменного стола меню и начала читать. "А что ты делаешь днем?" Она пожала плечами. И вообще, она была довольно-таки худая. "Иногда сплю, а иногда хожу в театр". Она положила меню и подошла ко мне. "Давай начнем, а то у меня нет..." "Послушай", - сказал я. - "Сегодня я что-то не в себе. Я плохо провел эту ночь, если говорить честно. Я могу, конечно, тебе заплатить, но давай не делать этого. Как ты на это смотришь?" Проблема была в том, что я действительно ничего не хотел - я чувствовал скуку, а не влечение, говоря по правде. Она обиделась. Ее модное зеленое платье уже висело в чулане. Кроме того, я не думаю, что смогу испытывать влечение к тем, которые весь день только того и делают, что смотрят глупые кинофильмы. Я даже не думаю, что смогу. Она подошла поближе, с таким смешным выражением лица, как будто она мне не верила. "Что случилось?" - спросила она. "Ничего не случилось". Я сильно нервничал. "Дело в том, что мне недавно делали операцию". "Да? И где же?" "Сейчас я вспомню, как это называется. На клавикорде". "Да? А где это находится?" "На клавикорде?" - спросил я. - "На самом деле это на хорде, спинной мозг. Я имею в виду нижнюю часть спинного мозга". "Да?" - спросила она. - "Это круто". Потом она села мне на колени. "Ты просто прелесть!" Я так нервничал из-за нее, что просто лежал, повесив голову. "Я уже выздоравливаю", - сказал я ей. "Ты похож на одного мальчика из кинофильма. Ты знаешь, о ком я говорю. Как его зовут?" "Нет, не знаю", - ответил я. Она не хотела вставать с моих колен. "Конечно, ты знаешь. Он был подающим в команде Мелвина Дугласа. Это младший брат Мелвина Дугласа. Он падает из лодки. Ты знаешь, кого я имею в виду". "Не знаю. И вообще я стараюсь смотреть кинофильмы как можно реже". Потом она начала становиться смешной, грубой и так далее. "Прекрати это!" - сказал я. - "Я только что сказал тебе, что я не в настроении после операции". Она так и не встала с моих колен, а только окинула меня своим ужасно грубым взглядом. "Послушай", - сказала она. - "Я спала, когда глупый Морис поднял меня. Если ты думаешь, что я..." "Но я же сказал, что могу заплатить за то, что ты пришла. У меня достаточно денег, но я еще не пришел в себя после этой серьезной..." "Так зачем же ты сказал глупому Морису, что тебе нужна девчонка, если ты недавно перенес операцию на... Я уже не помню, как это называется". "Но ведь я думал, что буду себя чувствовать гораздо лучше, чем на самом деле чувствую. Я просто ошибся в расчетах - и я не шучу. Извини. Если ты встанешь с моих колен, я смогу принести кошелек". Ей не хотелось вставать, но она все-таки встала с моих колен - и только тогда я достал из комода свой кошелек. Я вытащил оттуда 5 долларов и дал ей. "Миллион раз благодарю", - сказал я. "Но ведь это только 5 долларов, а мне нужно 10". Я хочу сказать, что это было смешно с ее стороны - но я действительно боялся, что так и произойдет. "А Морис говорил про 5 долларов", - сказал я ей. - "15 долларов до утра, 5 долларов за одну попытку". "10 долларов за одну попытку". "А он говорил про 5 долларов. Мне очень жаль, но больше я выделить не могу". Она снова пожала плечами, а потом сказала очень равнодушным голосом: "Дай мне мою одежду. Или для тебя это слишком большая проблема?" Она была довольно-таки пугающим ребенком - даже своим слабым отрывистым голосом она могла бы напугать кого угодно. Если бы это была большая старая проститутка с сильно накрашенным лицом - она и вполовину не могла бы быть такой пугающей. Я пошел и принес ей платье. Она надела его, а потом взяла с кровати свое пальто. "Прощай, маленький ленивец", - сказала она. "Прощай", - ответил я. Я совершенно не благодарил ее - и я даже рад, что не сделал этого.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Сапфо
Модератор
Ветеран
*****
Сообщений: 3401


Paul Is Live!!!


« Ответ #14 : 25 Июня 2011, 21:32:20 »

Глава 14

После того, как Санни ушла, я некоторое время сидел в кресле и покуривал сигареты. На улице уже начало светать. Я чувствовал себя таким несчастным, таким подавленным - вы даже не можете себе представить. Тогда я начал делать вид, что разговариваю вслух с Алли. Я часто так делаю, если у меня плохое настроение. Я просил, чтобы он пошел домой, взял велосипед и встретил меня перед домом Бобби Фалькона. Несколько лет назад Бобби Фалькон жил в Мэне, недалеко от нас. И вот однажды мы с Бобби ездили на велосипедах к озеру Седебего. Мы собирались взять с собой обед, духовые ружья и так далее - мы тогда были еще маленькими, и нам хотелось чего-нибудь подстрелить этими духовыми ружьями. Алли слышал, что мы говорили об этом, и тоже хотел пойти с нами, но я не разрешил ему. Я сказал, что он еще совсем маленький. И вот до сих пор, когда у меня плохое настроение, я будто бы говорю ему: "Хорошо. Иди скорее домой, возьми велосипед и встречай меня перед домом Бобби". Это неправда, что я его никуда с собой не брал. Я всегда брал его, но в тот раз - нет. Он не жалел об этом, так как вообще никогда ни о чем не жалел - но все-таки, когда мне плохо, я еще и до сих пор думаю об этом. Но наконец, я разделся и лег спать. Когда я лежал, мне захотелось помолиться, но я так и не смог сделать этого. Иногда бывает, что я хочу молиться - но не могу, и всё. Дело в том, что я самый настоящий материалист и атеист. Я вполне согласен с высказыванием Джона Леннона, что Битлы лучше Христа. Вообще-то, я не против Христа, но с большей частью библии я не согласен. Например, те же апостолы, говоря по правде, просто раздражают меня. После смерти Христа они были нормальными, но при его жизни польза от них была, как от дырки в голове. Они только того и делали, что разочаровывали его, выражаясь словами из песни того же самого Джона Леннона. Практически все остальные персонажи библии мне нравятся больше, чем апостолы. Говоря по правде, даже бедный сумасшедший выродок, который жил среди могил и резал себя камнями, мне нравится намного больше Христа и раз в 10 больше апостолов. Когда я учился в Вултонской школе, иногда спорил с одним мальчиком, который жил в нижней части коридора. Звали его Артур Чайлдс. Он принадлежал к секте квакеров и постоянно читал библию. Чайлдс был хорошим мальчиком и нравился мне - но мы с ним никогда не соглашались в вопросах библии, особенно насчет того, что касалось апостолов. Он говорил мне, что если я не люблю апостолов, то тем более я не могу любить и Христа. Он говорил, что надо любить апостолов, так как Христос сам выбрал их. А я говорил, что хоть он и сам выбрал их, но абсолютно случайным образом. Еще я сказал, что у Христа не было времени никого анализировать, и я не обвиняю его в этом. Разве он был виноват, что у него не хватало времени? Я помню, как я спрашивал, думает ли Чайлдс, что Иуда, который предал Христа, после совершения самоубийства попал в ад. Чайлдс ответил, что он вполне уверен в этом. Но я никак не мог с ним согласиться. Я сказал, что могу поставить 1000 долларов, что Христос никогда не отправил бы Иуду в ад. И сейчас бы я поставил 1000 долларов - если бы они у меня были. Мне кажется, что любой апостол мог бы послать его в ад - и чем скорее, тем лучше - но клянусь, что Христос бы этого не сделал. Чайлдс сказал, что я не хожу в церковь - в этом-то и вся проблема. И он был прав. У моих родителей разные религии, как и у родителей Пола Мак-Картни - а когда у родителей разные религии, все дети в семье обязательно становятся атеистами. Говоря по правде, я терпеть не могу священников, которые встречаются практически в каждой школе. Особенно как они читают свои проповеди невинными голосами. Я такого не люблю. Разве они не могут говорить простым, естественным голосом. А так их разговор звучит притворно. Именно поэтому в кровати я так и не смог помолиться. Каждый раз, когда я начинал, я представлял себе, что Санни называет меня маленьким ленивцем. Тогда я встал с кровати и закурил сигарету. Ее вкус был противный. С тех пор, как я покинул Пенси, я выкурил примерно 2 пачки сигарет. И вдруг, пока я сидел и курил, кто-то постучал в дверь. Я надеялся, что не в мою, но потом все-таки понял, что в мою - не знаю, как, но действительно понял. Вполне возможно, что я экстрасенс. "Кто там?" - спросил я и сильно испугался. Я уже говорил, что я немного трусоватый. Но потом еще раз постучали - уже сильнее. Тогда я встал с кровати в одной пижаме и открыл дверь. Мне не нужно было даже включать свет в комнате, так как уже было достаточно светло. Там стояли Санни и шпионоподобный сторож Морис. "Что случилось? Чего вам от меня нужно?" - спросил я дрожащим голосом. "Ничего особенного", - ответил Морис. - "Просто отдай нам еще 5 долларов, вот и все дела". Он сам говорил от имени обоих, а Санни только стояла рядом с ним, широко раскрыв рот. "А я уже заплатил ей 5 долларов. Можете сами у нее спросить", - сказал я, несмотря на то, что мой голос сильно дрожал. "Но я ведь, шеф, говорил про 10 долларов за одну попытку, 15 долларов за всю ночь - и еще раз повторяю это". "Неправда, вы такого не говорили. Я точно помню про 15 долларов за всю ночь, но за одну попытку вы говорили 5 долларов. Я сам отчетливо это слышал..." "Раскройтесь, шеф". "А для чего?" - спросил я. Мое сердце билось так, что я хотел выскочить из комнаты - или хотя бы, по крайней мере, одеться. Страшно быть в одной пижаме, когда происходит нечто подобное. "Идите со мной, шеф", - сказал Морис и сильно подтолкнул меня своей крохотной рукой - он был самый настоящий сукин сын. Я чуть не растянулся возле умывальника. После этого, как я помню, он и Санни вошли в комнату, как будто они были хозяевами здесь. Санни села на подоконник, а Морис - в большое кресло и расстегнул воротник своей сторожевой униформы. Я сильно нервничал. "Хорошо, шеф. Давайте разберемся с этим делом, а то мне уже пора на работу". "Но я уже 100 раз говорил, что не должен вам ни цента. Я заплатил ей 5 долларов..." "А теперь прекратите эту ерунду. Давайте разберемся с этим делом". "Но зачем я должен давать ей еще 5 долларов?" - спросил я на повышенных тонах. - "Кажется, вы просто хотите меня обмануть". Морис полностью расстегнул свою униформу. К его воротнику был пришит бутафорский подворотник, но под пиджаком не было даже рубашки - только волосатый живот. "Никто никого не хочет обманывать", - сказал он. - "Давайте разберемся с этим делом, шеф". "Нет", - сказал я. После этого он встал с кресла и подошел ко мне. Он выглядел так, как будто очень устал или скучает. Я так испугался! Я помню, что сложил руки. Но это было бы не так уж плохо, если бы я не был в одной пижаме. "Давайте разберемся с этим делом, шеф". Он подошел туда, где я стоял. И единственно что он мог сказать - это "Давайте разберемся с этим делом, шеф". Он действительно был немножко придурковатый. "Нет". "Шеф, вам хочется, чтобы я устроил небольшую драку с вами. А мне этого не хочется - но, как видно, придется", - сказал он. - "Вы должны нам 5 долларов". "Никаких 5 долларов я вам не должен", - сказал я. - "А если вы будете драться, я закричу, разбужу всю гостиницу и вызову полицию". Мой голос сильно дрожал. "Давайте, теряйте голову от крика. Это хорошо", - сказал Морис. - "Или вам хочется, чтобы родители узнали, что вы, ребенок из высшего общества, провели ночь с проституткой?" Он понемногу начал грубить - и это действительно так. "Оставьте меня в покое. Если бы вы сказали про 10, было бы совсем иначе. Но я точно помню, что вы..." "Так мы разберемся с этим делом?" Он буквально прижал меня к двери, почти что касаясь меня своим крохотным волосатым животом. "Оставьте меня. Уходите из моей комнаты", - сказал я, держа руки сложенными. Ну, и дрожал же я! И вдруг - первый раз за всё время - Санни заговорила: "Морис, можно мне заглянуть в его кошелек? Он находится на этом, ну, как его там?" "Конечно, можно". "Оставь мой кошелек в покое!" "А я уже взяла всё, что мне нужно", ответила Санни и показала мне 5 долларов. - "Смотри. Это те 5, которые ты мне должен. Я поступила честно". И я заплакал. Мне не хотелось этого, но пришлось. "Да, вы поступили честно", - ответил я. - "Вы просто украли у меня 5 долларов..." "Замолчите", - сказал Морис и подтолкнул меня. "Будет лучше, если мы его отпустим", - ответила Санни. - "Не так ли? Мы уже получили весь капитал, который он нам должен. Пошли". "Я иду", - ответил Морис, но так и не пошел. "Пошли, Морис. Лучше оставить его в покое". "А я никого не обижал", - ответил он невинным голосом и схватил меня за пижаму. Я не могу сказать, в каком месте он схватил, но мне было больно. Тогда я сказал ему, что он дурак. "Что?" - переспросил он, приложив руку к уху, как глухой. - "Что вы сказали? Кто я такой?" Я продолжал плакать и нервничать, как сумасшедший. "Вы дурак", - сказал я. - "Дурак и глупый обманщик. А года через 2 вы будете грубым истощенным попрошайкой наподобие тех, которые ходят по улице и просят хотя бы 10 центов на кофе. Вы будете ходить в засаленном пиджаке и..." Тут он меня хлопнул. Я даже не собирался отойти с дороги, сбежать и так далее. Я только чувствовал, как сильно он меня хлопнул по животу. Но я даже не потерял сознания, так как хорошо помню, что я оглянулся, лежа на полу, и увидел, что оба вышли и закрыли дверь. А потом я некоторое время еще лежал на полу, как в случае со Стрэдлейтером, и приходил в себя. Но в этот раз мне показалось, что я действительно умираю - и это истинная правда. Я думал, что кто-то меня душит - так тяжело мне было дышать. В этом-то и была вся проблема. Наконец, я кое-как встал и пошел в ванную, согнувшись в три погибели и хватаясь за живот. Клянусь, что я в этот момент совершенно обезумел. На полпути в ванную я представил себе, что у меня пуля в животе - Морис будто бы всадил ее туда. Я шел в ванную, чтобы выпить, например, виски и успокоить свои расшатанные нервы. Это помогло бы мне принять решительные меры и приступить к активным действиям. Я представил себе, что будто бы выхожу из ванной, одеваюсь, кладу в карман пистолет и иду, слегка пошатываясь. Потом я будто бы спускаюсь по лестнице, держась за перила - а рот у меня весь окровавлен. Вот так я будто бы спускаюсь на несколько этажей, хватаясь за живот, откуда непрерывно течет кровь, заливая всё вокруг - и звоню в дверной звонок. Потом будто бы Морис открывает дверь, видит меня с пистолетом в руках - и начинает кричать громким испуганным голосом, чтобы я оставил его в покое. Но я все-таки будто бы всаживаю целых 6 пуль в его волосатый живот, а потом будто бы выбрасываю пистолет куда придется - не забыв, правда, при этом стереть с него отпечатки пальцев. А потом я будто бы ползу в свою комнату и звоню Джейн - чтобы она пришла и перевязала мне все раны на животе. Потом я представил себе, как она будто бы держит сигарету, чтобы дать мне возможность покурить, пока я весь в крови. Опять эти глупые кинофильмы! Я не шучу - они действительно портят меня. Я целый час сидел в ванной и принимал душ - а потом пошел спать. Вообще-то, я не так сильно устал, поэтому уснуть было довольно трудно - но я все-таки через некоторое время уснул. Но больше всего, как ни странно, мне хотелось просто взять да и покончить с собой. И я бы действительно выбросился из окна, если бы точно знал, что, как только я приземлюсь, меня обязательно кто-нибудь спрячет. Мне ведь совсем не хотелось, чтобы какие-нибудь глупые зеваки столпились в кучу и разглядывали мое истерзанное окровавленное тело.
Записан

Мне летом на севере надо быть - а я тут торчу!..
Форум для левшей и про левшей
   

 Записан
Страниц: [1] 2 3 Следующая »
  Печать  
 
Перейти в:  

2: include(../counters.php): failed to open stream: No such file or directory
Файл: /home/l/levsha/levshei.net/public_html/forumsmf/Themes/default/Display.template.php (main_below sub template - eval?)
Строка: 498