Форум для левшей и про левшей - Короткометражный Фильм

Рассказ из старого журнала.

Юрий Дружников. Как избавиться от клички

Записка не укладывалась в рамки разговора и поэтому обиженно лежала на зеленом сукне стола.
Спор шел о любви и дружбе. Мы перебирали записки с вопросами и тут же отвечали на них. Бумажки с вопросами, на которые был дан ответ, я бросал в картонную коробку из-под сливочных тянучек. А эта записка лежала. Как-то не цеплялась она за тему.
Из зала на нас глядели сотни три пар глаз, всё старшие классы. Диспут затянулся, записки приносили всё новые и новые, а эта лежала. Время от времени я возвращался к ней глазами. "Как избавиться от клички? Только кличку не называйте. Рыжий". Мне было неловко: человек ведь ждет ответа, а ты молчишь, будто тебе плевать на него.
Слова "избавиться" и "не называйте" подчеркнуты двумя жирными чертами. Имени нет.
Я пододвинул записку к своему соседу, учителю, бывшему моему однокласснику Вальке. Тот прочел, ухмыльнулся и, подмигнув мне, вернул клочок обратно. Дескать, выкручивайся сам. Валька с детства был простым и легким. Никаких проблем не решал и мимо любых сложностей умел проплывать с улыбкой, не задевая их.
По правде говоря, я чувствовал труднообъяснимую близость с человеком, написавшим записку. В том, что он переживает, и что это серьезно, я был почти уверен. Если бы человек не страдал от клички, думал я, стал бы он такую записку писать, да еще на диспуте о любви?!
Когда обзовут тебя в третьем классе - еще куда ни шло. А если в восьмом? Ведь в твоем восьмом непременно есть человек, который лучше всех в классе, а может, во всей школе или даже микрорайоне. И ты уже полтора месяца собираешься позвать зтого человека на каток. А когда решаешься, наконец, подойти, вдруг сзади слышишь:
- Сегодня в хоккей придешь играть, Кастрюля?..
И та, к которой ты шел долгих полтора месяца, начинает смеяться. Смеется, не может остановиться. Откуда ей знать, что в воскресенье в походе ты потерял казенную кастрюлю? Ей просто смешно. И она больше не принимает тебя всерьез.
Прочти я сейчас вслух эту записку, даже не называя прозвища человека, подписавшего ее, и всем станет так же смешно. Те, у кого нет клички, будут смеяться над теми, у кого она есть. А у кого есть, будут хохотать над собой, чтобы никто не подумал, что это их волнует. И только один человек почувствует себя несчастным, решив, что весь зал дразнит его одного.
И я опять отложил записку. Но, отвечая на другие записки, я всё время думал: не попытаться ли разыскать автора? Я стал оглядывать ряды. В зале сидят девочки и мальчики, почти взрослые и не совсем взрослые, розовые и бледные, причесанные и лохматые, с взволнованными и равнодушными глазами. Одни шепчутся, другие слушают, разинув рот. Не этот ли, с торчащими ушами - обладатель постыдной клички? Или вон тот стриженый, похожий на мышонка, который всё время шмыгает носом?
Искал, искал я и вдруг подумал: ну, найду я его, а дальше? Нет, лучше я дождусь его в дверях, отзову в сторону и скажу:
- Не расстраивайся! Подумаешь, кличка... Кличка еще не самое страшное клеймо в жизни.
А он мне:
- Вам-то не самое, у вас нет клички!
И что ему на это в двух словах в суете ответишь?
...Мой жизнерадостный одноклассник Валька, волею судеб сделавшийся учителем, объявил, наконец, диспут оконченным и, поднявшись над столом, стал показательно трясти мне руку.
А записка так и осталась без ответа.
В троллейбусе, по дороге домой, вытащил я ее из кармана и перечитал. Был, как гадалки говорят, у меня к ней свой интерес.
С шестого или, нет, с пятого класса меня все звали Рыжим.
На волейбольной площадке кричали:
- Рыжий, дай пас!
Мне звонили домой ребята, чтобы списать по телефону задачку, и говорили соседям:
- Рыжего попросите!
Прозвище прилипло так крепко, что даже близкие друзья не звали меня иначе.
Как я ни уговаривал себя, что принципиально не буду слышать это унизительное название, я невольно привык и откликался на него быстрее, чем на собственное имя. А имя у меня было неплохое: Долгорукий, Тынянов, Гагарин - мои тезки. Верней, были моими тезками. Меня ведь переименовали.
Только отчего именно в Рыжего? Отчего мне так не повезло? Мало разве на свете приличных слов? В одном нашем классе, не считая фамилий, переделанных в зверей, были всякие, даже Бонапарт. А я отчего-то Рыжий.
Надо сказать, что для возмущения у меня имелись основания: в действительности я не рыжий и рыжим никогда не был. Левшой от рождения, по наследству, был. Был еще сладкоежкой, волейболистом - только не рыжим. Волосы у меня довольно темные, сколько в зеркало ни глядись, не увидишь даже оттенка рыжины. Веснушки если и выступают, то летом, а зимой их вообще нет.
Но кличка настолько приросла ко мне, что вне ее я уже не существовал. Даже великий остряк, учитель истории Петр Васильевич, ставя мне однажды двойку, сказал:
- Ну, что же? Считаешь, рыжим история не нужна?
- За что вы зовете меня Рыжим? - взорвался как-то я.
- Оттого, что ты рыжий.
- Нет, я не рыжий!
- Рыжий!
Спорить со всеми, как и обижаться на всех, бесполезно. И я смирился.
После школы я попал в институт, а на соседнем потоке оказался парень из параллельного класса. Само собой, он звал меня по-прежнему Рыжим, и вскоре весь мой курс это отлично усвоил.
Став взрослым, я совсем перестал из-за прозвища расстраиваться. У меня даже хватило ума признаться себе, что Наташа, которая мне нравилась, начала встречаться с Вадимом не оттого, что меня звали Рыжим.
Институт я с грехом пополам высидел и пришел в КБ. Начальник назвал меня первый раз в жизни по имени и отчеству. Но кто-то из моих школьных друзей позвонил на работу и уверенно попросил к телефону Рыжего.
- Как прикажете это понимать?! - возмутился начальник КБ. Он был рыжим.
- Это меня, - хладнокровно ответил я.
Он улыбнулся:
- То-то же!
И тогда я понял, какое слово высекут на моем надгробии...
После школы прошло тринадцать лет. Как-то вечером, едва я вернулся с работы, жена сказала:
- Рыжий, тебе обрывают телефон.
- Как всегда. Просто ты отвыкла от дома за две недели.
Накануне я привез ее из больницы.
И тут же снова раздался звонок:
- Рыжий, скрываешь? Говорят, у тебя родилась дочь?
- Приезжайте, черти!
Они приехали, мои друзья, мои однокашники. Раздевались, били меня в живот и по спине, тщательно мыли руки, на цыпочках крались к двери.
Я приложил палец к губам, впустил их, и они окружили кроватку. Видели бы вы в тот момент их открытые рты, их довольные лица: у дочери моей волосы были рыжие. Они победили. Додразнили-таки меня!
Потом мы сидели на кухне и закусывали. Валька сказал:
- Старик, это я первый назвал тебя Рыжим. Помнишь, У тебя в пятом классе была рыжая байковая ковбойка?
Наверно, у меня изменился цвет лица.
- Это была не моя ковбойка, - сказал я. - Это ковбойка Быковского. Мы с ним на один день поменялись после волейбола. И потом, она была коричневая, а не рыжая!
- Извини, - смутился Валька. - Мне она показалась рыжей.
Мы пили, ели, разговаривали, и я вдруг заметил, что меня перестали звать Рыжим, а называли по имени. Мне стало как-то не по себе. У человека нормальная кличка, а его зовут непонятно как! То ли это я, то ли нет... У меня дочь рыжая, а я будто ни при чем. Что в моем имени? Да ничего! Всех так зовут. У нас в КБ семеро Юр. Если же считать с экспериментальным цехом, будет одиннадцать. А Рыжий один. Так я им и заявил. Они признали доводы вескими. И, хотя злополучная ковбойка была не моя и не рыжая, всё осталось по-старому.
Но еще через три года моя монополия пошатнулась.
Когда Валька, который стал учителем, позвонил, чтобы пригласить меня на злополучный диспут о любви и дружбе, он, естественно, спросил:
- Рыжий дома?
На что моя дочь резонно ответила:
- Рыжего нет! Есть только Рыжая!
- Извините, - опешил Валька. И после диспута Рыжим меня называть постеснялся...
Дочь мою зовут Рыжей все. И она не обижается. Ей даже приятно: ведь ей все намекают, что у нее модный цвет волос. А я переживал, собирался ее утешать тем, что одного мальчика Сашу звали мексиканской обезьяной, а он всё равно написал "Я помню чудное мгновенье" и много чего еще.
- Ладно уж, папа, - говорит мое чадо. - Так и быть: пускай ты тоже будешь Рыжим, хотя ты просто примкнувший.
- Мне завидно, что вы все такие рыжие! - говорит жена.
- А ты покрасься, - советует дочь...
Троллейбус замедлил ход, а я всё держал в руках записку. Водитель весело объявил мою остановку. Волосы у него были такого огненного цвета, что из соображений пожарной безопасности ему ни в коем случае нельзя было доверять общественный транспорт. А вот доверили. Избавили от размышлений о собственной неполноценности. Может, хоть у него в троллейбусном парке знают, как вообще избавиться от клички?
Я опустил мальчишкину записку в щель билетной кассы и сошел, помахав рукой рыжему водителю.