"Хорош!" - сказала она. - "Я уже часами жду. Думала, ты никогда не выйдешь. Ты что, не любишь дождь?"
В ее последнем замечании была логика, так как теперь, снаружи палатки, Петер почувствовал не очень приятный мелкий утренний дождь, моросящий с неба.
Он ответил: "Да, действительно не люблю. У меня шерсть будет мокрая, слежавшаяся и грязная".
"Жаль", - прервала его Лулу. - "А мне нравится дождь. Многие кошки не любят воду, но я не такая. Однажды в городе Хенли я прыгнула из лодки прямо в Темзу. Это был день регаты, и все аплодировали. В дождь мои глаза становятся синими. Давай совершим хорошую длинную прогулку".
Они покинули ярмарку и пустырь, и неизменно шли на север через деревню Хайгейт по дороге в лес Квинвуд. Там моросящий дождь превратился в ливень, но Лулу, которая обычно передвигалась только прыжками да скачками, теперь наслаждалась спокойным уравновешенным шагом, блестя глазами под ливнем, чтобы, как она говорила, они стали синими. Петер был неприятно мокрый, он раньше никогда так сильно не промокал, но всё равно продолжал бродить вместе с Лулу, как ни в чем не бывало. А поскольку ее глаза действительно стали синими, можно было и потерпеть.
Ближе к полудню дождь прекратился, но для Лулу это ничего не значило, и они продолжали идти через парк Финсбери, потом на восток через Клэптон [не оттуда ли друг Джорджа Харрисона?] к болоту Лейтон, где они некоторое время играли неподалеку от фонтана, прежде чем снова броситься далеко на север - в лес Эппинг, которого они достигли уже к ночи, и где оказалось такое удивительное множество лиственных деревьев, что им пришлось рассуждать, находятся ли еще они в пределах Лондона.
Петер чувствовал себя усталым и голодным, ведь всегда получалось, что им надо было куда-то идти или немедленно что-то делать, как раз когда он собирался поесть или поспать, но Лулу была слишком взволнована и увлечена своим пребыванием в лесу и деревне, поэтому с удовольствием попросила его присоединиться к ней в этом волнении. Теперь уже над головой вышли звезды, а почти полная луна была такая яркая, что трудно выдержать ее взгляд прямо тебе в лицо.
Конечно, лунный свет очень удивительно подействовал на Лулу. Она прыгала, танцевала, кричала, кувыркалась, поднималась с одной стороны дерева и спускалась с другой, не останавливаясь, а ее тело цвета сметаны блестело в серебряном свете. Что бы она ни делала, Петер вынужден был подойти и делать то же самое, и они бегали туда-сюда среди деревьев да кустов, пока Петер не захотел лечь, а Лулу крикнула:
"Сейчас мы будем бежать по лунному лучу. Я единственная знаю, как это делается. Следуй за мной!"
Конечно, у нее ничего не получилось, но, когда она бросалась в сторону луны, неистово работая маленькими ногами в воздухе, Петеру казалось, что она действительно бегает, он запыхался и обтрепался, стараясь следовать за ней и подражать. Наконец, она устала и, тяжело дыша, легла у подножья большого букового дерева, но ненадолго, так как, когда Петер лег на траву рядом с ней, чтобы уснуть, она тут же сказала: "Лунный свет делает меня такой чувствительной. Хочешь, я спою тебе сиамскую песню?" - и, не дождавшись от него ответа, она запела странным трескучим и слабым голосом:
Эне, бене, рес,
Квинтер, финтер, жес.
[Чем не "квандо парамучо ми аморе де феличе корасон, мундо папараци ми аморе чика ферди парасоль, квесто обригадо танта мучо ки кен ит э карусель"?]
Она повторила это несколько раз, но ее голос уже был сонный. А потом сказала: "Вот так. Завтра я тебя научу этой песне, а сейчас пора спать. Охраняй меня, Петер. Чужие места действуют мне на нервы по ночам. Кто-то должен смотреть за нами, пока мы спим. Ты будешь это делать". Она легла, и вскоре регулярные движения показали, что она уже спит. Петер посмотрел вниз на нее и подумал, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь спал так изящно, а положение охранника, которым она его наделила, волновало его душу. Пусть кто-нибудь выйдет из леса - не важно, лев, тигр или даже слон - он защитит ее, если, конечно, сам выдержит и не захочет спать.
Оставалось всего несколько часов этой светлой ночи, а после того, как луна спряталась за деревьями, в небе поднялось солнце. Лулу встала, потянулась, закрыла глаза и укусила себе лапу, а Петер наблюдал за ее прелестными движениями. Потом быстро, как будто вдруг что-то вспомнила, она села прямо, как стрела, и посмотрела на Петера самым странным образом, вроде никогда в жизни не видела его. Она даже встала, подошла и внимательно на него посмотрела. Потом один раз встряхнулась и спросила каким-то далеким голосом: "В какой части света мы находимся? Куда ты меня привел? Что со мной произошло?" И, хотя на самом деле не проводила лапой по лбу, по ее выражению лица можно было подумать, что она сделала именно это.
Петер, захваченный врасплох этим странным поведением своей веселой и беспечной подруги, сказал: "Я не уверен, но, кажется, мы в лесу Эппинг".
Лулу завизжала и отскочила от него, как будто он был грязный или больной. "Ах, мой милый! Я ничего не помню. Возможно, меня отравили. Какой сегодня день?"
Петер сосчитал. Он помнил, что, когда они ушли вместе, был вторник. "Думаю, четверг или пятница. Я не совсем уверен".
Лулу громко закричала: "Четверг или пятница! Ох, что ты наделал? Мои бедные хозяева. Я должна сразу вернуться. Несчастные, как они будут огорчены. Я значу для них больше всего на свете. Они будут сильно волноваться, пожалей их..."
"Но... но..." - запинался Петер, совершенно сбитый с толку, - "ты же сама говорила мне, что хочешь их беспокоить, что это частично забава".
"Ах!" - сказала Лулу возмущенным голосом. - "Как ты можешь быть таким противным и нечестным? Увел меня из дома своими мягкими словами да обещаниями, угощал мороженым до безумия, а теперь хочешь свалить всю вину на меня, сам забавляешься, а мне отвечать? Не думаю, что когда-нибудь захочу опять видеть тебя или говорить с тобой. Я возвращаюсь немедленно. Они, скорее всего, так обрадуются, увидев меня, что вообще не будут ругаться, когда я приду домой. А теперь, наверно, они думают, что меня уже нет на свете. И всё из-за тебя".
Петер был потрясен этой атакой, но еще больше - внезапным страхом потерять Лулу.
"Лулу!" - требовал он. - "Не уходи. Оставайся со мной. Я буду каждый день угощать тебя мороженым, мышами, мыть как можно чаще, только не покидай меня".
"Ах!" - сказала Лулу и еще раз повторила: "Ах!" - теперь ее голос был не только возмущенным, но и сердитым. - "Как ты смеешь воображать себе такое? Знай, что я принцесса! Оставаться с тобой? Мне следовало бы сдать тебя ближайшему полицейскому. Но я не буду этого делать, так как у меня доброе сердце. Все говорят, что у меня характер, как у святой. Но не злоупотребляй этим. Сейчас хочу немедленно вернуться, и не надо следовать за мной. До свидания".
С этими словами она повернулась и убежала к деревьям быстрыми галопирующими прыжками, оставив Петера сидеть на месте, слишком оцепенелого и пораженного, чтобы говорить, двигаться и даже звать ее. Но, отойдя на двадцать ярдов (примерно 18 метров), она вдруг остановилась, оглянулась и сказала: "Ведь это была забава, не так ли?" Потом она опять развернулась, побежала как можно быстрее, вытянув хвост назад, и через некоторое время исчезла из вида.
Петер проводил ее прощальным взглядом.
Часть 24 - Информаторы
Да, темный хвост Лулу исчез в зарослях кустарника, Петер видел ее в последний раз. Когда он, смущенный и обиженный как внезапным уходом своей новой подруги и приятельницы, так и обвинениями, которые она сделала в его адрес, зашагал в конец парка, где снова начался однообразный ряд типовых домов, похожих друг на друга, как две капли воды, и посмотрел вниз на улицу, от нее не осталось ни следа. Она не передумала. Она его не ждала. Она не изменила своего решения. Она ушла домой без него.
Вполне естественно, теперь, когда он был один, впервые за всё время особые чары, которые навела на него Лулу, разрушились или, по крайней мере, ослабели, так как, даже несмотря на то, что ее здесь не было, эхо от ее присутствия - слегка раскосые синие глаза, блестящие на темном бархате, стройное маленькое тело цвета сметаны с темными ногами, хвостом и ушами, а также хриплый навязчивый голос - это осталось с ним. Но Петер мог думать и про Дженни Боулдрен, вспомнил, как покинул ее, не говоря ни слова, куда уйдет, когда вернется, и вынужден был признаться себе, что на самом деле его совесть не очень чиста.
Он думал, что она уже проснулась в общежитии и, не видя его рядом, ходит, ищет, никак не может найти, и никто не собирается ей говорить, куда он ушел, или сообщить о нем. Потом она будет искать его в сквере и по всем окрестностям, а когда не сможет определить, где он сейчас находится и отчего не возвращается ни этой ночью, ни следующей, неизвестно, что она подумает. Может, она поверит, что он ушел, чтобы она вернулась к Буфф, или еще хуже - она боится или подозревает, что Петер, ради которого, покинув любимую семью, она принесла большую жертву, на следующее утро убежал с кем-то.
Конечно, Петер сказал себе, что на самом деле было не так, и он слышал, что произнесет ей речь, когда вернется в общежитие, увидит, что она ждет его, и точно объяснит ей всё, что с ним произошло, чтобы она поняла как следует, а начнет эту речь примерно так: "Послушай, я думал, будет хорошо, если, когда ты встанешь, я принесу тебе свежую мышь, поэтому я вышел на улицу, чтобы посмотреть, где в округе можно их искать. А по другую сторону двери тут как раз она и оказалась, эта необычная красивая веселая безумная личность. На самом деле, Дженни, я никогда раньше не встречал подобных ей, а она отвлекла меня, заставила танцевать с ней, мы вместе пошли на ярмарку, потом спали в одной палатке с дикими животными, да так там и остались..."
Но дальше Петеру было трудно думать, так как это всё была пустая болтовня, которая, хуже того, выглядела достаточно нелепой, если не говорить, что это жестоко и ненадежно с его стороны, и он не думал, что на самом деле скажет Дженни подобное. А что он должен был ей говорить?
И, чем больше он об этом думал, тем менее уверенным и довольным в этом деле становился, так как отсутствовал не несколько часов и не максимум день, а целых три дня. И самым ужасным было то, что перед тем, как Лулу покинула его, он требовал, чтобы она не возвращалась домой к хозяевам, а ушла с ним на загородную прогулку или в какой-нибудь турпоход. Конечно, Дженни не нужно знать об этом, но факт оставался фактом - он всё знал и чувствовал, что, как бы там ни было, это не настолько хорошая вещь, чтобы ее надо было знать.
Некоторое время он поддавался желанию придумать историю, чтобы рассказать Дженни и скрыть свой бессердечный уход от нее, что-нибудь драматическое, возможно, про охотников за кошками, двух шпионов в клетчатых шапках и шейных платках, которые поймали его сеткой в сквере, как раз когда он собирался схватить хорошую мышь среднего размера и принести ей, а потом быстро увезли его на какой-то большой тяжелой машине.
Потом там будет еще много чего про секретный дом с закрытыми окнами в районе Сохо, про молчаливого зловредного китайца с длинным ножом, который был тюремщиком, про главаря шайки с хитрым взглядом и противным шрамом на лице, который торговался с незаконным продавцом меха, толстым грязным человеком, у которого нос в виде луковицы и опухшее закопченное лицо. Имея один шанс из более чем двадцати, Петер, наконец, сумел ускользнуть от своих похитителей, проложить себе дорогу прочь от тюрьмы, убежать из этого дома и вернуться к ней.
Но он знал, что не будет этого делать. Во-первых, хорошо понимал, что не сможет врать Дженни, даже если захочет этого, а на самом деле, конечно, и не захочет. Во-вторых, сам рассказ был не очень хороший.
Вывод, к которому он, наконец, пришел, был такой - единственно что надо делать, это вернуться в сквер Кавендиш, хотя на самом деле неизвестно, где он был сейчас, сколько времени понадобится, чтобы он нашел дорогу, а как только попадет туда, идти в общежитие, встретить Дженни, чистосердечно признаться во всем и попросить у нее прощения.
Придя к такому решению, он почувствовал себя гораздо лучше и, даже не останавливаясь, чтобы умыться или найти что-нибудь съедобное, пустился быстрым шагом, чередуя его с рывками да бросками, на юго-запад, ведь инстинкт подсказывал ему, что сквер Кавендиш находится там. Но на самом деле он не понимал, как далеко можно уйти в три дня, даже часто останавливаясь, как это они делали с Лулу, и уже к ночи, усталый, голодный, с больными ногами, стирая нежные подушечки до крови от ударов по твердой каменной дороге, Петер, наконец, добрался до места назначения. Придя в сквер с севера по улице Харли, он сразу повернул в общежитие дома № 38 и, протиснувшись через узкое отверстие, снова оказался внутри, пока его сердце билось в горле, вызывая не очень приятное ощущение.
То, что он узнал внутри, тоже не оказалось достаточно приятным. Общежитие было в полном порядке, он не ошибся адресом, кроме того, на этой улице был только один разбитый дом, но всё там изменилось. Так же, как и раньше, тени в сумерках падали на стены, карнизы и заросшие камни развалин, но чувствовалось, что он выглядит иначе.
И Петер увидел, в чем дело. Жители были как будто другие. Там больше не было ни желтого Гектора, ни Микки Райли. Он не видел ни Смолки, ни Принца Эндрю, ни маленькой Хромки, ни Тигры, ни Смехача. Кошек снаружи и внутри было так же много, и некоторые даже были похожи на его старых приятелей, но, когда он присмотрелся поближе, заметил разницу в их цветах, рисунках, формах, размерах, а особенно в поведении, как они к нему относились. Тут он был чужой, они не знали его. Очевидно, население общежития уже успело полностью смениться.
С тяжелым сердцем Петер вернулся в маленькое уютное логово, которое они с Дженни заняли в ночь прибытия. Там кто-то был, но глаза, которые блестели из этого убежища под карнизом, были не мягкими, влажными и трогательными, как у Дженни, а двумя неприятными шарами янтарного цвета, и, когда он приблизился, вместо приветствия услышал тихое ворчание и старый, хорошо знакомый крик: "Осторожно! Ты занял мое место".
Общежитие было свободно открыто для всех, но настроение не позволяло Петеру спорить с новым жителем, большим жестким котом вишневого цвета с грязно-белыми метками на спине и боевыми шрамами.
"Извини", - сказал Петер. - "Я не хотел. Я ищу свою подругу. Мы здесь жили вместе, я хочу сказать, три дня назад".
"Да, но теперь не живете", - сказал неприятный кот вишневого цвета. - "Меня прописал тут сам старина Блэк. Если хочешь это понять, иди к нему".
"Хорошо", - сказал Петер. - "Я это знаю. А сейчас я на самом деле ищу свою подругу. Ты, случайно, не знаешь, где она? Зовут ее Дженни Боулдрен".
"Никогда не слышал про такую", - коротко ответил кот вишневого цвета. - "Но я здесь только со вчера. Когда я пришел, никого с этим именем тут не было".
Петер чувствовал себя хуже и хуже, чувство пустоты и страха в его сердце всё время росло. Аккуратно выбирая дорогу через общежитие, то вверх по лестнице, то вниз, он тщательно обыскал от начала до конца. Но Дженни Боулдрен нигде не было, как и тех, которые знали или видели ее. Только одна пестрая кошка вспомнила, что кто-то называл имя Дженни, и всё. Кажется, это произошло два дня назад. Петер чувствовал, что его ужасно заколдовали, будто бы прошло не три дня, а три года или, возможно, даже три века с тех пор, как он покинул планету и где-то блуждал, а теперь, когда он вернулся, всё изменилось, и самым ужасным из этих изменений было то, что Дженни Боулдрен там уже не было. Она исчезла, и никто не знал, где она, и что с ней.
В это время его уши уловили слабый царапающий звук, когда с улицы в общежитие проходили две кошки с одинаково выразительными метками, только у одной лицо было немного худее, чем у другой. Несмотря на то, что уже стемнело, а его сердце сильно билось, Петер узнал их и подбежал с радостным криком: "Путси! Мутси! Ах, как я рад видеть вас обеих. Это я, Петер. Вы помните меня, не так ли?"
Парочка остановилась, когда он приблизился, и сначала посмотрела на него, а потом они обменялись взглядом между собой. Они как будто не разделяли его энтузиазм, что он вернулся и нашел их. Некоторое время даже казалось, что они собираются отвернуться, не желая с ним говорить, но потом Путси посмотрела на него и сказала: "Ого! Ты вернулся, не так ли?"
Но Петер был слишком доволен, что нашел тех, которые знают его и могут сказать, куда ушла Дженни, чтобы заметить что-нибудь не то, и сказал:
"Да, я ищу Дженни Боулдрен, но нигде не могу ее найти. Можете сказать, где она?"
Путси и Мутси еще раз обменялись взглядом, и теперь Мутси ответила неприятным чопорно-жеманным голосом: "Нет, не можем. Даже если бы мы знали, всё равно не сказали бы тебе, вот так".
Боль, страх и волнение мало-помалу вернулись к Петеру, и, кроме того, теперь он чувствовал себя смущенным. "Отчего?" - спросил он. - "Я не понимаю. Куда она ушла? И отчего вы не сказали мне?"
"Оттого", - ответили Путси и Мутси вместе, как будто хором, - "что мы тебя видели!"
Все плохие возможности толпились в уме Петера, и он пробормотал: "Ну, видели меня, и что?"
"И тебя, и иностранку из Сиама", - ответила Путси, задрав нос в воздух, и к этому презрительному движению присоединилась Мутси, что было довольно странно видеть, так как они обе тоже были иностранками. - "Ты танцевал с ней, ухаживал за ней прямо посреди улицы, а твои глаза сияли, как звезды, когда ты смотрел на нее. Да, мы тебя видели".
"Ты прижимался к ней носом и слушал ее глупые стишки. Мы тоже тебя слышали", - вмешалась Мутси.
"А потом ты убежал с ней", - продолжала Путси. - "Мы сразу же пошли и рассказали Дженни".
"Ах!" - сказал Петер, чувствуя боль и печаль в сердце. - "И что она ответила?"
Сестры напряженно и немного самодовольно улыбнулись. Путси сказала: "Она ответила, что не верит нам, что тут какая-то ошибка".
Мутси добавила: "Мы посоветовали ей немедленно уйти, так как ты с ней плохо поступил. Несмотря на то, что мы говорили, она ответила, что останется и будет ждать, так как знает, что ты скоро придешь".
"А мы думали, что не придешь", - торжественно заявила Путси. - "Так мы ей и сказали. Вот тебе и иностранка! Вся округа знает ее. Да, только такой человек, как ты, может быть глупым. Вот и получай. Ночью она поняла, что мы не ошиблись, а утром ушла. С тех пор мы ее не видели, и думаем, что она решила тебя проучить".
Мутси кисло добавила: "Я думаю, ты хочешь, чтобы она вернулась".
"Ну, да", - сказал Петер, даже не обращая внимания, что эта самоуверенная болтливая парочка может увидеть его боль и страдание. - "Я хочу, чтобы она вернулась. И очень сильно".
"Это хорошо", - опять сказали обе хором, - "но ты ее не получишь. Она ушла совсем". Потом они отвернулись, подняли хвосты в воздух, немного дрожа от негодования, пока выбирали дорогу по камням и через сорняки в заднюю часть общежития, оставив Петера в одиночестве.
Он раньше не чувствовал себя так плохо, даже когда превратился в кота, и няня выгнала его в Кавендиш-мяу. Ведь это произошло еще до того, как он встретил Дженни Боулдрен. Теперь он знал, что ты себя чувствуешь более одиноким и несчастным после того, как потеряешь кого-нибудь дорогого, чем это, возможно, было раньше. И, конечно, он знал, что заслужил этого.
На самом деле его сердце болело из-за Дженни, которая думала только о нем, даже когда ради него покинула дом и любимых хозяев, только недавно соединившись с ними. Ведь Петера не могло обмануть ее несерьезное поведение, которым она сопровождала этот свой поступок. Он знал, что Дженни приняла решение, которое многого ей стоило, но смогла это сделать, так как любила его. И вот чем ей за это отплатили.